Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик...
Шрифт:
— Ага, — кивнул ничего не понявший Чижик.
— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.
— Это он боится, что про него забудут, — заметил Сумман. — Аий Локутий, Вещий Голос неизвестного божества.
— Ай-я-я-яй! — опять заверещал невидимый.
— А почему орет?
— А он больше ничего не умеет.
— А как он выглядит?
— Ну, птица, ты даешь. Как может выглядеть голос? Никак. А там, в дверях — Портун, бог дверей.
— Ух ты, — удивился Чижик. — Прямо особенный бог для дверей?
— Подумаешь, у нас еще есть
— Я еще по совместительству бог входа и выхода в море, — скромно сказал Портун.
— Я тебя видел, — вгляделся Чижик. — Ты высунулся из дверей той церкви, где мраморный слоник. И из церкви на площади Навона. Я не обратил внимания, а теперь вот узнал.
— Точно, — кивнул Портун. — Я всегда стою в дверях. Причем сразу во всех дверях этого мира.
— Идеальный шпион, — одобрил Сумман. — Жаль, что от дверей далеко не отходит.
— Ребята, я не понял, — сказал Чижик. — Я что, попал на нелегальную сходку римских богов?
— Ты почти права, птичка, — сказал мягкий холодный голос. — Странно, что ты не трепещешь от страха.
— Я бронзовый, — пояснил Чижик. — Мне трепетать технически сложно. И я из Питера. Питерские никого не боятся.
— У нас есть средства напугать тебя, — продолжил голос. — Но пока переговоры развиваются неплохо. Я подожду.
— А ты где? — завертел головой Чижик.
— Вон, за ширмой, — Сумман показал куда-то внутрь помещения. — Это же Василиск, ты не понял? Если ты на него бросишь взгляд, то окаменеешь. А если он бросит взгляд на тебя — то тоже окаменеешь. Правда, некоторые вспыхивают и горят…
— А какая температура его взгляда? — озабоченно спросил Чижик. — Окаменение мне не страшно — был бронзовый, стал каменный, невелика разница. А вот расплавиться не хотелось бы.
— Да как-то никто пока температуру не замерил, — хмыкнул Сумман.
— Тогда пусть сидит за ширмой, — сказал Чижик. — Не будем рисковать.
— Он тут главный, — объяснил Сумман. — Хотя мы — бывшие и забытые боги, а он — просто суеверие. Зато он очень сильный — в него до сих пор верят в Риме. А в нас — нет.
— А мы где? — просил Чижик.
— Это подземелья Колизея, — подал голос Портун. — Очень хорошее место, много дверных проемов, мне легко перемещаться.
— Мне тоже тут хорошо, — кивнул Сумман. — Я — ночной бог, а здесь — вечная ночь.
— Мне тоже Колизей нравится, — произнес простуженный женский голос. — Я Мефитис, богиня вредных подземных испарений. От этих мужчин не дождешься, чтобы они представили даму.
И тонкая женская фигура дунула в сторону Чижика. Тот закашлялся:
— Ничего не скажешь, испаряет. Фу, ну и запах…
— Это мне по должности положено, — объяснила Мефитис, довольная произведенным впечатлением. — Не розами же мне благоухать.
— Есть еще Цекутис — бог, лишающий света глаза умирающего, есть Видуус — отделяющий душу от тела, есть Либитина — богиня похорон…
—
— Нет, — сказал Чижик.
— Я тоже, — вздохнул Сумман. — И Портун забыл. И она сама уже не помнит, богиней чего была в древние времена. Склероз за двадцать веков очень прогрессировал.
— Ай-я-яй! — горестно заверещал Вещий Голос Неизвестного божества.
— Подождите, я не понял, — перебил Чижик. — А при чем тут я? Вы меня-то зачем сюда приволокли?
Сумман замялся. Портун отступил ближе к дверям. Мефитис смущенно дунула в потолок.
— Мы хотим памятников, — застенчиво сказал Сумман и почесал молнией в затылке. — Ты не думай, мы не такие уж тупые и понимаем, что наше время ушло. Никто никогда не будет верить в Портуна, никто не принесет жертву мне, никто не вспомнит об Эйе… Но горько, если нас совсем забудут. Тогда мы развоплотимся напрочь. Видишь, во что превратилась Эйя? Она жива только благодаря единственной надписи, сохранившейся на могильной плите: «Могущественная Эйя, прости и помоги мне». Если надпись сотрется — Эйя развеется совсем. Вот если бы в Риме поставили памятники нам, забытым богам… Я с молнией в руке неплохо смотрелся бы в новом районе ЭУР, где фонтан. А Портун был бы неотразим в каких-нибудь дверях. Цекутиса можно водрузить в районе электростанции. Мефитис будет бесподобно хороша напротив парфюмерной фабрики или салона. А Эйю все равно куда поставить. Люди ходили бы мимо, смотрели бы на нас, помнили бы наши имена… Что в этом плохого? Волчице повезло. И Бастет хорошо устроилась на своем карнизе. Мы тоже хотим.
— Здорово придумано, — одобрил Чижик. — Но при чем тут я?
— А ты все это и сделаешь, — вкрадчиво сказал Василиск из-за ширмы. — Ты думаешь, мы не догадались, кто ты такой?
— Я — питерская городская скульптура, — сказал Чижик. — Самая лучшая, между прочим. Остальные и в подметки не годятся.
— Ха-ха… это неплохая крыша… но мы сразу все поняли. Не надо притворяться. Маски сброшены!
— Эй, ребята, вы меня с кем-то путаете, — забеспокоился Чижик. — Ну и кто я по-вашему?
— Ты — ревизор!
В подземелье наступила тревожная тишина.
— А ревизор — это кто? — осторожно спросил Чижик. — Я такое слово, конечно, знал… но забыл.
— Не притворяйся! — загремел под сводами голос Василиска. — Ты — инспектор международной организации охраны памятников, замаскированный под памятник!
— Ох, — выдохнул Чижик.
— Мы сразу все поняли, — объяснил Сумман. — На самолете прилетает некто, летает по городу с местным сопровождающим из клана Навона (самые вредные твари, между прочим), берет интервью у всех памятников… И что, мы должны верить, что ты прилетел на экскурсию? Мы умеем уважать инкогнито. Но больше оно тебе не понадобится.