Три смерти (сборник)
Шрифт:
В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки – через окно полуподвальной комнаты: «Они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)».
Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил – Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.
Стрекотин: «Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом:
Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем молебствии, когда раздалось «Со святыми упокой».
Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно построились? Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский: «пережидают возникшую опасность». Почему же они так странно, живописно выстроились? И почему попросили только два стула, ведь «пережидать» придется неизвестно сколько?
Фоторасстрел
Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей статьи. Он начал сразу: «Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927–1929 годы. Все они давно в могилах – и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня… Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая – и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело – их должны сфотографировать.
Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят – о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. – Э.Р.).
И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились…».
Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: «Станьте налево… а вы направо». И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат…
Юровский: «Когда встали – позвали команду».
Стрекотин: «Группа людей направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты».
Итак, расстрельщики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты. И рядом Стрекотин.
Ермаков: «Тогда я вышел и сказал шоферу: «Действуй». Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно
Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает работающий мотор и ждет…
Юровский: «Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: «Ввиду того, что их родственники продолжают наступление на Советскую] Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде – лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: «Что? Что?».
Стрекотин: «Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги… Потом он читал приговор. Но не успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил… И Юровский читал вторично».
Юровский: «Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться… Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд».
Последние слова последнего царя
«Переспросил» – и «больше ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.
Но царь сказал еще несколько слов… Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.
Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но это не забыл. И даже иногда об этих словах рассказывал.
Из письма А.Л.Карелина (Магнитогорск): «Помню, Ермакову был задан вопрос: «Что сказал царь перед казнью?» «Царь, – ответил он, – сказал: «Вы не ведаете, что творите».
Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее – этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя – Сергея Александровича. Царь повторил их. Как повторяла, должно быть, на дне шахты Элла: «Прости им… не ведают, что творят».
И через несколько месяцев их повторил другой Романов – великий князь Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда поведут его на расстрел…
«Тюремный сторож говорил, что когда Дмитрий Константинович шел на расстрел, то повторял слова Христа: «Прости им, Господи, не ведают, что творят…». (Из воспоминаний великого князя Гавриила Константиновича «В Мраморном дворце».)
Его последние слова… В тот миг и завершилась история о Прощении.
И сразу после чтения бумаги Юровский рывком выхватил свой «кольт».
Юровский: «Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее…».
Стрекотин: «При последнем слове он моментально вытащил из кармана револьвер и выстрелил в царя. Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели».
Юровский: «Ник[олай] был убит самим комендантом наповал… Затем сразу же умерла Александра] Федоровна]…».
Юровский пишет, что это он убил царя. И Стрекотин тоже видел, как Юровский, прочтя бумагу, тотчас вырвал руку с пистолетом и выстрелил в царя. Впрочем, у Юровского в тот день было с собой два пистолета…