Три способа испортить жизнь магу
Шрифт:
К концу последней на сегодня лабораторной он заглянул в дверь, и я махнула, «заходи».
Парнишка просочился вдоль стены ко мне, и мы тихонько остановились у окошка.
Пока остальные корпели над работой, я рассматривала под увеличительной линзой Сашкину находку. Это была составная из нескольких частей трубка, явно на остатках частей какой-то из монтировок [1] , потому что колёсико часов тут прослеживалась явно.
– Мало света, – пробормотала я себе под нос, и Сашка неожиданно предложил:
1
Монтировка телескопа (также
– А пойдёмте наверх, пока пара не кончилась, там и посмотрим.
– Не, не успеем, – я попробовала подковырнуть колёсико, и мне показалось, оно чуть заметно сдвинулось. – Мне лабораторные собирать пора, а наверх, даже если через ступеньку, их там девяносто три, на минуточку. Нельзя так с пожилыми людьми.
– Ру-русла… на Алексеевна! Вы что говорите такое? Вам лет-то не больше… – Пахрачёв смущённо заткнулся.
– Точно тебе говорю, девяносто три. Все почему-то думают, что больше. Я про ступеньки сейчас, если что. – Колёсико явно шевелилось, но что-то ему мешало. У меня от напряжения даже переносица вспотела. Труба была однозначно очень старая, и потерять её по моей неосторожности было бы обидно.
– Ну точно на комплимент нарываетесь, – с облегчением выдохнул мальчишка и вдруг опять напрягся, – Или вы меня разыгрываете?
– Ну какой розыгрыш, Пахрачёв, ты чего?… Мм… Я сейчас сделаю одну вещь, за которую коллеги, если узнают, меня казнят особенно извращённым способом, поэтому…
– Могила, – с готовностью кивнул мой верный аспирант.
– Пожилой человек, это разве старый, Саня? – спросила я, доставая под изумлённые взгляды студентов вэдэшку из ящика с инвентарём. – Самой страшно, не говори ничего. Так вот, друг мой, это человек не старый вовсе, а тот, кто пожил и имеет некоторый опыт с этой жизнью справляться, – я примерилась к артефакту, прищурив для верности один глаз. – Ну вот, как-то так. А теперь – не дышите! – Осторожно капнула из пипетки на крошечное, почерневшие от времени колесо, и на дугу с символами, а сама отошла на всякий случай подальше, чтоб не сглазить, наверное, и чтоб раньше времени не начать хватать и проверять.
К тому моменту, как я приблизилась с бумажными салфетками и тонкой силиконовой уплотнительной лентой к окну, лабораторные лежали у меня на столе, а аудитория опустела. Только Сашка настороженно сопел, сидя на первой парте.
Я аккуратно убрала остатки масла и, насколько было возможно, оттёрла дугу. Если мне не слишком изменяла память, руки мне следовало оторвать по самые уши. В назидание и чтоб не повадно было тянуть их к разным бесценным предметам.
Но было поздно. Звёзды сошлись так, что я до этой трубы первая дотянулась. Оставалось надеяться, что безвозвратно там пострадала только отломанная часть монтировки, которая, судя по почерневшему неровному краю скола, отломалась задолго до встречи со мной.
Я очень тихо и, по-привычке стараясь не дышать, повернула малюсенькое колесо и чуть не выронила трубку, потому что под пальцами едва ощутимо затикал механизм…
Эта доисторическая хрень очевидно работала, очень медленно двигаясь на моей дрожащей ладони.
Сашка вскочил. Я остановила его жестом – не сейчас.
И повернулась к окну, чтобы лучше видеть.
Ну а потом, какой астроном удержался бы от того, чтобы посмотреть в окуляр? Я, кстати, удержалась, соображения хватило, но посмотрела на символы, которые медленно наливались фиолетовым светом и выстраивались в круг. Я отодвинула окуляр от себя на расстояние вытянутой
А потом случилось «Поднимите невесту» и прочий вопиющий своей сюрреалистичностью бред.
Кто, скажите мне, примет агонистичное мычание за согласие соприкасаться рукавами, учитывая, что меня при этом пытали? Да-да, щёки не от смущения горели, и, судя по запредельной чувствительности, лицо моё сейчас было размером с Юпитер, то есть очень большим, а видом, как Марс… – красным и безжизненным.
Почему-то было очень нехорошо и, по всей видимости, какие-то проблемы с глазами.
Наверное, я упала…, подумала отстранённо.
И тут меня рывком вздёрнули вверх и крепко ухватили за локоть. Я тихонько вскрикнула «Ай!». И тут же со змеиным шипением:
– Я же предупреждал! – мне на палец очень плотно село массивное кольцо…
Кольцо. Мне. На палец.
А палец, стало быть, в длинной красной перчатке…
Хороший новостей было, как говорил отец моих детей, обе. Если я сплю, то нечего зря время терять, надо спать дальше. А если не сплю, то самое время без промедления этим заняться. А там, на свежую голову, будет, о чём поразмыслить – это всегда полезно и приятно. Оставалось заставить себя разлепить глаза, чтобы подтвердить или опровергнуть какую-нибудь из версий.
Нарастающий шум на периферии меня несколько беспокоил, но не настолько, чтобы я захотела выглянуть из-под красного полотна, закрывшего моё лицо, когда меня поднимали. Однако пришлось. Сильная рука небрежно сдёрнула ткань назад, и я с неудовольствием узрела бесстрастное лицо обладателя злого голоса, который сейчас очень больно сжимал мою несчастную руку. Ту самую, что с громадным кольцом.
Вырисовывалась ещё одна, несомненно, хорошая новость, которая заключалась в том, что если это красочный сон, то со мной, как с женщиной, по-прежнему всё в порядке. Если же это бред замученного работой сознания, то я готова была так бредить и дальше – объект передо мной был вида зрелого, судя по крепкой, широкоплечей фигуре и прихваченным сединой тёмным вискам, и харизматичного – шейный платок и пышные белоснежные кружева на груди были очень… экстравагантны.
Вид мужчина имел надменный, если не сказать отталкивающий, вероятно, благодаря жутким чёрным глазам, брезгливо расчленяющим меня сейчас на субатомы, и что-то в мыслях меня убеждало, что он ужасно старый, в морщинах и шрамах и вообще очень страшный и злой. Было ощущение, будто это отголосок чьих-то чужих мыслей, потому что мне самой он таким не казался. Напротив, производил впечатление весьма и весьма. Лет ему могло быть, как тридцать, так и сорок пять. Но не больше. Уж точно не прям старый-старый. Для мужчины не возраст вообще. Мои сверстники выглядели примерно вот так же. Те, что хорошо сохранились, конечно. А вот эта его маска демонического спокойствия на лице отчего-то пугала.
Единственное, что выдавало истинные чувства моего собрата по обстоятельствам – это лихорадочный румянец на благородно высоких скулах и чрезмерно выступающие желваки на угловатой челюсти, да ещё губы, плотно сомкнутые в кривую, тонкую линию.
Мужчина старательно избегал смотреть на меня, а тот единственный раз, когда его взгляд вскользь мазнул по моей персоне, на его лице коротко вспыхнула бесконечная досада, что отозвалось во мне облегчением и внутренней удовлетворённостью. Я хотела было оглядеться вокруг, чтобы сообразить, что ещё тут происходит, но мужчина, эрд Тааль, как неожиданно подсказала мне память, вдруг опять наткнулся на меня взглядом и, в очередной раз гадливо поморщившись, накинул мне на лицо покрывало…