Три стильных детектива
Шрифт:
– Что еще он рассказал вам, инспектор? – спросил Виктор, когда Огюстен Вальми вкратце изложил факты.
– Сущий вздор. Например, что Бруссар в первый раз напал на него в Пасси, в тот день, когда я потерял вас, угодив в затор.
– То есть это было пятнадцатого числа? – уточнил Жозеф.
– Именно так.
– А вы выяснили, что делал в тот день Мельхиор Шалюмо?
– Конечно, – кивнул инспектор. – Он не покидал Опера, папаша Рике мне это засвидетельствовал. Они сначала поболтали, потом спустились под сцену проверить, все ли люки закрыты. После этого Мельхиор Шалюмо пригласил папашу Рике выпить стаканчик у него в каморке на седьмом этаже. Если бы Шалюмо обладал даром вездесущности, я бы сильно удивился.
– Это было утром или во второй половине дня?
– Ближе к полудню.
– Значит, утром Шалюмо мог
– Но тогда он должен был откуда-то узнать, что Ламбер Паже заявится к вам на улицу Фонтен, – покачал головой инспектор Вальми. – Нет, я думаю Шалюмо тут ни при чем.
– Что значит – ни при чем? – возмутился Виктор. – Он был на озере Францисканцев, как раз когда Тони Аркуэ сначала получил пряничную свинку, а после этого утонул! У Шалюмо был доступ в гримерку Ольги Вологды. И это он доставил на улицу Вут еще одну пряничную свинку, ставшую причиной смерти мадам Бруссар! Кроме того, вам прекрасно известно, что тем утром, когда я ходил в архив редакции «Пти журналь», моя жена тоже…
– Да-да, – перебил его Огюстен Вальми, – мне все это известно. Вашей жене пряничную свинку принес простой посыльный. Мы провели экспертизу, и она продтвердила вывод месье Шодре: в тесте не было и следа яда. Стало быть, повторяю, Мельхиор Шалюмо ни при чем.
– Я своими глазами видел, как он вручил пряничную свинку Жоашену Бландену в Катакомбах, – вмешался Жозеф. – А Фералес? Вы о нем забыли? Конечно, он не пригласил Мельхиора Шалюмо на свою свадьбу, однако нет доказательств, что…
– Нет вообще никаких доказательств. – Инспектор наконец завершил гигиеническую процедуру и убрал пилочку в карман. – А без доказательств у меня руки связаны. Да, я нашел в сундучке Шалюмо предметы, принадлежавшие покойным Аркуэ, Бландену и Фералесу, но для ордера на арест судье этого будет недостаточно. Кроме того, доставлять подарки и любовные записки входит в обязанности Шалюмо – тут тоже не подкопаешься.
Тут Жозеф так резко вскочил, что из-под его ноги брызнула галька, и безупречно чистые ботинки инспектора припорошило каменной крошкой.
– Шалюмо якшается с Королевой Маб!
– И что? – проворчал инспектор Вальми, тщательно вытирая ботинки платком. – Ламбер Паже тоже с ней якшается.
– Как – что? Настоящее имя Королебы Маб – Жозетта Арбуа, она дочь задушенной старухи, той самой, что напекла ядовитых пряничных свинок! Это ведь доказательство!
– Доказательство чего? Девица Драпье, которая наконец-то явилась в полицию, не в состоянии описать убийцу. Даже не может сказать, высокий он был или низкий. Девица Драпье, видите ли, не в курсе, она, видите ли, затаилась возле уборной, обмирая от страха, и оттуда ничего не сумела разглядеть. – Огюстен Вальми выбросил испачканный платок и надел перчатки. – Месье Легри, если вы предоставите мне неопровержимые факты, свидетельствующие о вине Мельхиора Шалюмо, он не избежит справедливого суда. Самое неприятное, что нам неизвестен мотив этих преступлений. Что же до Ламбера Паже… – Он посмотрел на памятник Генриху IV. – Возможно, именно в душе Ламбера Паже таится ответ на все загадки, как в этой бронзовой статуе – некие сокровища.
Виктор с Жозефом уставились на инспектора как на человека, внезапно потерявшего рассудок.
– Я в своем уме, господа, не надо на меня так таращиться. Вы что, не знаете эту историю? В начале эпохи Реставрации [376] было решено отлить из бронзы и установить здесь конную статую короля Генриха. Но после опустошительных сражений, в которых принимала участие артиллерия, во Франции отчаянно не хватало этого металла – весь пошел на пушки, – и новое правительство распорядилось переплавить две статуи Наполеона: ту, что венчала Вандомскую колонну, и памятник работы Гудона с колонны в Булонь-сюр-Мер.
376
Эпоха Реставрации во Франции – период с 1814-го по 1830 год, время возвращения к власти Бурбонов. – Прим. перев.
– А какое отношение это имеет к Ламберу Паже? – нахмурился Виктор.
– Говорят, что в знак протеста один из работавших над статуей Генриха Четвертого чеканщиков, будучи ярым бонапартистом, замуровал в правую руку монарха маленькую фигурку
– Постойте-ка! – воскликнул вдруг Жозеф. – Пятнадцатое апреля, точно! Ламбер Паже утверждает, что шею ему порезал Бруссар, но это невозможно! Пятнадцатого апреля я видел Анисэ Бруссара на улице Вут. Утром у них там было чрезвычайное происшествие, приезжали полицейские и пожарные – старушке, которая часто наведывается в скобяную лавку, стало плохо прямо в торговом зале, у нее случился сердечный приступ, и Бруссар хлопотал вокруг, пока пожарные не увезли ее в больницу. Стало быть, он не мог быть в Пасси! И вот еще что: Бруссар говорил мне, что Паже заходил в лавку двумя днями раньше, но не застал его, поскольку он в то время был в Эрменонвиле. Ламбер Паже вполне мог стащить лезвие и, вероятно…
– Минуточку! – перебил молодого человека инспектор. – Нет ничего проще, чем сделать ложные выводы на основе необоснованных предположений. «Мог» и «вероятно» – это не доказательства. Найдите и предъявите мне осязаемые улики или непреложные факты его вины. Пока этого не случится, нам не о чем с вами разговаривать.
Под застекленным куполом Восточного вокзала клубился сизый дым. Натужное дыхание паровозов, лязг вагонных сцепок, свистки и грохот багажных тележек по перрону сливались с гомоном толпы озабоченных путешественников. На лицах читались беспокойство – всё ли взяли в дорогу? – и горечь расставания. Мельхиор Шалюмо в безупречном костюме из альпаки [377] самому себе казался великаном. Он величественно прокладывал дорогу в толчее, размахивая тростью, а за ним волоклись двое носильщиков с его пожитками: ларцом, на крышке которого красовалось выложенное мозаикой имя «Саламбо», кожаным саквояжем и манекеном из ивовых прутьев, одетым в форму гусарского полковника.
377
Альпака – модная в конце XIX века во Франции легкая, слегка блестящая шерстяная ткань. – Прим. перев.
В конце перрона, вдали от толпы, зияло пустое пространство – там проводник в золотых галунах стоял на страже сверкающей железной машины, сложного механизма, соединенного с вагоном-рестораном и вагонами-купе. Маленький человек замедлил шаг, дабы обозреть это чудо из чудес. «Восточный экспресс», следующий в Константинополь через Вену, был здесь только ради него, Мельхиора Шалюмо, – сказочно прекрасный, надраенный до блеска, потрясающий воображение. Его карета.
Отдельное купе могло бы потягаться в роскоши с каким-нибудь великосветским салоном – просторное, уютное, со всеми удобствами. Мельхиор присел на койку, попрыгал, проверяя, насколько она мягкая, растянулся на ней с наслаждением, вдохнул запах свежего постельного белья. Затем встал и пристроил ивовый манекен в кресле.
– Особенным путешественникам – особенный поезд, Адонис. Я давно мечтал приобщиться к этому великолепию, доступному лишь избранным. Согласись, здесь получше будет, чем в чулане восьми квадратных метров на седьмом этаже! Не стану отрицать, обошлось мне это недешево, но за годы службы разносчиком тайных даров и посланий я успел набить чулок монетками под завязку… О, слышишь? Двери захлопали…
Прозвучали два долгих гудка. Ударили в стороны струи пара. «Восточный экспресс», едва ощутимо качнувшись, тронулся с места – Мельхиор даже не сразу осознал, что они отправились в путь, ему почудилось, что это соседний состав отошел от перрона. Но вскоре здание вокзала исчезло из виду, и маленький человек возликовал.