Три стороны моря
Шрифт:
Ба-Кхенну-ф ждал.
В полдень он заставлял себя подниматься и идти к людям. Ко дворцу и на рынок. Он ждал, а глашатаи Великого Дома молчали, и слухи не передавались от ремесленника к торговцу, от стражника к прохожему, и в воздухе не витало то, чего он ждал.
А живот, избалованный хозяином, с трудом мирился всего лишь с какими-то стеблями. И сигналы тревоги посылались в голову, и думалось все отрывистей, все резче, без должного всеохватного спокойствия, как учил Атон, бог отверженного Эхнатона, и ноги слабели, еще не споря, но уже не очень желая нести пустой живот на рынок или ко дворцу.
Ночью Ба проснулся: в глаза ему заглядывала звезда Сотис. Сотис обещала хороший разлив и, значит, хороший урожай, Ба было все равно. Его разбудила
Ба даже сел от изумления. У него год не было женщины! От разлива до разлива! Куда же делась та необузданная сила, не позволявшая успокоиться? Неужели он всю ее использовал… но куда? Он вспомнил, что Аб только раз, всего один жалкий разок поддался на уговоры и зашел с ним к Нетчефу. От разлива до разлива он стал собственным братом, прожил за двоих. И как он мог даже не заметить?!..
Сотис не скоро убаюкала человека.
Заснув с рассветом, Ба проснулся в полдень. «Не ходить, — была первая мысль, — зачем?» Голова болела, ведь одни бездельники спят на крышах в полдень. Солнце придавило грозным государственным Ра, а не ласковым без разбора Атоном. С крыши следовало уползти.
Ба спустился вниз, эти четыре стены теперь до конца дней принадлежали ему одному; и от этой мысли — «до конца дней» — ему сделалось совсем плохо. Он плеснул в лицо омерзительно теплой водой и с тяжелым сердцем, с грустью в животе вышел в город.
А город даже назывался именем Рамзеса. Великий Дом менял себя и свою страну — он предпочитал красоту и величие. Потому правитель имел очень много жен, больше чем предшественники. Потому он лично следил за возведением новых храмов — и величие вздымалось колоннами Ипет-Су, статуями в тридцать локтей высотой с известной полуулыбкой, вырубалось в скале на дальнем юге, на границе с Нубией. Ради красоты правитель помчался один на колеснице навстречу тысячам хеттов под Кадешом — и те рассыпались, пораженные, уверенные, что на них летит карающий бог, а не человек. И полуулыбка уже тогда кривила губы. Собственный город Рамзес выстроил по собственному плану на месте старой стоянки гиксосов. Потомки изгнанных три столетия назад азиатов до сих пор обретались в дельте, правда, теперь представляли собой жалкое зрелище. От гиксосов-завоевателей в них осталось мало: Черная Земля растворила их в себе, превратила в прислугу. При строительстве их работа ценилась дешевле, это было удобно новому городу. Из этих-то чужаков в родной стране Рамзес сформировал личную охрану, зависящую исключительно от него. Он все делал сам. И в сокровищницу ходил сам.
Ба-Кхенну-ф доплелся до рынка. Только не воровать еду, попасться на сушеной рыбе было бы верхом глупости. Он сглотнул — стебелек папируса где-то там зашевелился. Ба прислушался.
Наконец-то!
Наконец-то рынок был полон дрожащим возбуждением. Слух! Нет, не слух — правда.
Во имя очищения сердца народа Черной Земли, три храма в дельте… не может быть! Может: три храма — храм Амона-Ра, храм Пта и храм богини Хатхур объявили, что в течение семи дней люди должны приходить и очищать сердце. Как? Просто! Любой свободный житель Кемт рассказывает в храме свое самое нечестивое деяние в жизни и самое изощренное. И если бог видит, что человек не солгал, если человек верно определил свое самое нечестивое и самое ловкое деяние — то в храме Пта он получает меру зерна и кувшин пива, в храме Хатхур его ублажает одна из младших жриц, а в храме Амона-Ра с него снимается последняя государственная повинность, если же он преступник — ему прощается преступление.
40
Амон-Ра — бог, усилившийся после XVI в. до н. э., сочетание местного Амона и древнего Ра; Хатхур — богиня плодородия и женской силы в образе коровы с солнечным диском между рогами; Маат — богиня-символ справедливости; Тот — бог знания и письма с головой ибиса.
Это было не то, чего ждал Ба.
— Раскинули сеть… — пробормотал он.
И принялся вспоминать, где же это в дельте находится храм богини Хатхур.
Рамзес думал.
Он думал, не обязать ли ему старшего сына должностью чати? Но хорошо ли это будет? А чати отослать к хеттам. Пусть защищает самую никчемную крепость.
Чати тем временем тоже думал. Из последних сил чати пытался вернуть сердце из глубин живота и унять трясущиеся руки да стучащие зубы. Крепость на границе с хеттами виделась ему яснее, чем Рамзесу. Ведь он уже знал то, чего Рамзес еще не знал, и что хочешь не хочешь должен был сообщить великому он, чати.
Он вошел, низко кланяясь, ниже, чем всегда. Почти вполз.
— О Великий Дом, злодей неосторожно позволил себя поймать. Как я и говорил. Как я предсказывал.
— Где?
— В храме Хатхур, о Великий Дом.
— Где он? — уточнил Рамзес.
— Он… Он имел дерзость сбежать.
— После того, как был пойман? — правитель казался спокойным.
Может быть, все-таки не изгнание? Может быть, смерть — но на родной земле. Со всеми обрядами, положенными тому, кто исполнял такую высочайшую должность — чати.
— Злодей выбрал жрицу любви и рассказал ей все. Он явился туда вечером. Он рассказал, что… Жрица здесь, о Великий Дом.
— Нет. Говори.
— Он назвал своим нечестивым поступком убийство брата в сокровищнице, а самым ловким и удачным — избавление тела брата со столба. Тогда жрица защелкнула браслет на его руке… Я специально приказал изготовить такие браслеты. Шип впился ему в руку, он закричал, но браслет был накрепко привязан.
— К чему?
— Ко вбитому глубоко в пол колу.
— Как же он сбежал?
— Было темно. Жрица поспешила звать стражников. А злодей отрезал свою руку, как когда-то голову брата, и убежал.
— Там должно быть много крови. Ты ее видел?
Чати закрыл глаза. Будь что будет.
— Я? Нет.
— Ты бы смог отрезать себе руку?
Чати открыл глаза.
— Я? Нет.
— Может, попробуешь? Интересно, как быстро у тебя получится? Я даже поспешу позвать стражников. Ты говоришь, жрица ушла за ними?
— Да, о Великий Дом.
— Где же были стражники? В Абту? Или за Элефантиной?
— Стражники были рядом, — прошептал чати, — о Великий Дом.
— Объяви на весь Кемт награду, лишенный ума. Тот, кто доставит мне преступника… Но живого, никаких неизвестных голов… А то сейчас пойдут резать друг друга… Тот, кто доставит мне его, получит тысячу сто тридцать шесть дебенов золота и четыреста пятьдесят четыре дебена серебра. Столько же, сколько вынес вор из моего хранилища. Тебя, чати, награда не касается. Не вздумай, жизнь-здоровье-сила, прятать свидетелей и представлять себя главным ловцом. И всем, кто что-то о злодее скажет, тоже награда. Один золотой дебен за каждое верное слово. И заранее подготовь себе мастабу, жизнь-здоровье-сила, на случай, жизнь-здоровье-сила, если вдруг чего перепутаешь!