Три ступеньки в небо

Андреева Наталья Вячеславовна

– Ну как, Женечка, поговорили? – ласково спросила Галина Ивановна, по пояс высунувшись из окошка.

– Да, все в порядке.

– А что это с тобой?

– Где?

– О господи! Где ж ты пиджак-то изгваздал? Зайди, я затру.

– Не надо, я еду домой, – поморщился он.

– И штаны… Ой, погоди. Да куда ж ты пойдешь в таком виде?

Она сделала попытку заманить его к себе в каморку, чтобы выведать подробности гламурной жизни светлых штанов, родившихся на свет в неведомой ей Италии и потерявших невинность на десятом этаже загаженной многоэтажки, но он ее опередил.

Выскочил на улицу и в два прыжка добежал до своей машины.

Едва он сел, зазвонил мобильный телефон.

– Евгений Иванович, я забронировала для вас номер в отеле, – раздался в трубке нежный женский голосок.

– В каком отеле? – растерялся он.

– Вы же хотели отдохнуть. Я нашла прекрасный отель на островах, бунгало на берегу океана, великолепный сервис, – защебетала секретарша, – белоснежный песок на пляже, кокосовые пальмы, а главное, отель. Он просто чудо! Если хотите, я перешлю вам фото по электронной почте. Вы дома их посмотрите и…

– Какой еще отель?! – заорал он.

– Ну как же, Евгений Иванович? Вы же сами хотели…

– Дура! Завтра положишь мне на стол заявление об увольнении! Все.

Он дал отбой и тыльной стороной ладони вытер мокрый от пота лоб. Нашел-таки, на ком сорвать злость. А девка хороша. Красивая и исполнительная, – поистине бесценные для женщины качества. Жаль увольнять. Но слово не воробей, иначе подчиненные уважать перестанут.

«Ну, Сашка… Ты мне за это ответишь!»

– Женя! Иди сюда, я тебе пиджак затру! – на весь двор закричала стоявшая в дверях консьержка.

Он вырос в этом дворе и ненавидел его. Потому что здесь его еще помнили сопливым мальчишкой, ковылявшим на кривых и слабых из-за рахита ногах, в то время как его ровесники бегали, играя в догонялки. Ненавидел за жалостливые взгляды, отравившие его детство, ведь вдобавок к своим болезням он рос безотцовщиной. За то, что здесь он терял всякую уверенность в себе и становился сентиментальным. И вот опять! Опять на него смотрят с жалостью! Поистине, в этом дворе его преследует злой рок!

«И за это ответишь…»

Он со злостью надавил на педаль газа. Машина с ревом рванулась с места, он чуть не вписался в бордюр и, уходя от удара, царапнул стоящий на обочине джип. Раздался противный звук, скрежет металла о металл, а потом еще более мерзкий: завыла сигнализация.

«Что ж за день сегодня такой, а?» – в отчаянии подумал он, остановившись и не торопясь выходить из машины. После разборок с Сашкиным отцом ему предстояли разборки с владельцем крутого джипа. Надо же, первое ДТП, в которое он попал за десять лет. Везение это было или бережливость, но до сих пор обходилось. Крутой парень Женька Орлов машину водил аккуратно. Лихачил он разве что в тумановских снах, где представал в роли злого джинна. Теперь же все рушилось, он уже не мог управлять ни собой, ни даже машиной. Он достал из кармана мобильный телефон и вместо того, чтобы набрать номер страховой компании, позвонил начальнику службы безопасности.

– Это Орлов.

– Слушаю, Евгений Иванович! – гаркнул тот прямо в ухо.

– Тише ты, – поморщился он. – Как дела?

– Работаем.

– Не вы, а я работаю! Слушай сюда:

я узнал, что Туманов уехал на поезде – это раз. Что он уехал не один, а с матерью – два. Запомни: начинать надо с родственников. Найди его мне. Это вопрос жизни и смерти.

– С вами все в порядке, Евгений Иванович?

– Да какое там!

От подъезда, отодвинув квадратным плечом испуганную Галину Ивановну, к Орлову уже несся красный от гнева владелец джипа.

– Евгений Иванович! Алло! Евгений Иванович!

– Я тебе перезвоню.

Орлов, бледный от злости, сжимая в руке мобильный телефон, вылез из своей машины, другой рукой поспешно одергивая грязный пиджак. Его мутило, к горлу подступала тошнота, а в душе все кипело. Казалось, отвратительный запах дешевых сигарет и бензина прилип к рукам, к волосам, к одежде, даже к коже, перебивая аромат дорогого одеколона. Он уже был не он, а жалкий неудачник, к тому же побитый. Все рушилось. Его налаженная, успешная жизнь, такая удобная и со всех точек зрения привлекательная, летела в пропасть, как машина, у которой отказали тормоза. Не вписался в крутой поворот. А ведь как хорошо начиналось!

Блаженный

Как только тетка с матерью уехали, объявился Миша. Привез авоську румяных яблок, бутыль молока и литровую банку жирных, густых, больше похожих на масло сливок, про которые сказал, что они скоро станут сметаной.

– В Ольховку заехал, – пояснил Миша, пока Саша запихивал банку и бутыль в трещащий по швам холодильник, – к родственникам. Они корову держат, прислали тебе гостинец. Я теперь к тебе часто буду приезжать.

– Зачем? – бутыль пролезла-таки, дверца хотя и с трудом, но захлопнулась, и холодильник сердито загудел. – Я не маленький, – сказал Туманов, обращаясь почему-то не к Мише, а к холодильнику. Там что-то щелкнуло, словно бы в знак согласия.

– Дамы, садясь в поезд, сказали, что теперь ты на моем попечении.

– Если тебе неприятно, можешь не приезжать. – Неприятно было ему, вот почему он предпочитал смотреть на холодильник.

– Да ты что, Сашок? – возмутился Миша. – Мы же с тобой родня! Обижаешь ты меня.

– Извини, – смутился тот.

С двоюродным братом он по-прежнему чувствовал себя неловко, хотя понимал: несправедливо испытывать к человеку неприязнь только потому, что у него внешность непривлекательная и фамилия смешная. Мишку в детстве, видать, дразнили, а драться Бублик был слаб, вот и вырос таким. Сутулится, смотрит исподлобья, ходит боком, правое плечо вперед, да и голос у Мишки противный. Вот и сейчас, вроде возмутился, а кажется, что врет.

– Я всегда хотел, чтобы у меня был брат, – сказал тот в подтверждение своих слов.

– А почему не сестра?

Мишка растерялся. И в самом деле, почему? Бублик был тугодумом, поэтому Саша оставил его размышлять над нехитрой задачкой, почему брат лучше сестры, а сам пошел на душ Шарко. Там его ждала любвеобильная Валька Белова.

Вот с Валькой ему было комфортно. Их роман никак не развивался, она просто находилась всегда рядом, готовая ему помочь, пожалеть, поговорить, покормить. Последнее, кстати, она особенно любила.