Три суда, или убийство во время бала
Шрифт:
При этом признании судорожное движение исказило лицо Анны Дмитриевны, глаза ее засверкали, слова замерли на устах. Не дожидаясь ответа, Петровский удалился.
Оправившись, Боброва объявила своим родителям, что только что отказала жениху своему, потому что более его не любит. Старики Бобровы немало этому обрадовались, особенно брат ее был в восторге.
Вслед за этим Анна Дмитриевна слегла в постель. По городу только и толку было о том, что Боброва отказала своему жениху.
Через две недели Петровский получил записку такого содержания:
«Приезжайте.
Перед самым приездом Петровского родители Руслановой совещались.
— Зачем ему отказывать, когда он ей нравится? Он человек солидный. Одно, что он не богат! Но у нас есть чем поделиться с дочерью, чтобы она не оставила прежнего образа жизни. Мы их поместим у себя, здесь, в своем доме. Он умный человек, будет помогать мне в моих делах, — говорил старик Русланов, — мы его выведем в люди, сделаем из него человека.
Через несколько минут по приезде к Руслановым Петровский целовал уже руки у своей новой невесты, вечером об этом узнал и весь город.
— Этот человек родился в сорочке, — говорили про него в городе.
При этом известии слегшая в постель Анна Дмитриевна встала с постели.
«Я отомщу за себя», — запало ей в сердце.
Как уязвленная львица, бродила она по своей комнате; ей казалось, что Русланова из тщеславия и кокетства отняла у нее жениха, обаяние Петровского в глазах ее удесятерилось.
«Я все покинула для него, — думала она, — и свою надменность, и желание нравиться другим, и блестящие партии, которые мне предстояли. Я поработила перед ним свою гордость, а он посмеялся надо мной. Я не останусь неотмщенной! У меня достанет на это силы. Я не пошлю брата драться с Петровским, я отомщу сама и отомщу жестоко! Он любит Русланову — не бывать же Елене его женой».
Как привести свое намерение в исполнение — Боброва еще не давала себе в том отчета; по крайней мере она старалась отдалять от себя мысль о способе выполнения своей мести до наступления роковой минуты. «Мне нужен помощник», — думала она и стала любезничать с Ичаловым.
Ичалов ожил: он вообразил себе, что она его любит и потому только отказала Петровскому. Он стал наряжаться, прихорашиваться и по целым дням сидел у Бобровых…
Мы знаем, в чем выразилась кровавая месть Анны Дмитриевны.
Вот то прошлое преступников и их жертвы, которое удалось раскрыть Кокорину. Не все, им сообщенное, можно было облечь в форму следственных актов. Однако я все-таки сделал надлежащие допросы для того, чтобы проверить дознание следственными действиями.
Следствие было окончено.
Подобно тому, как скульптор из неопределенной мраморной массы высекает статую, так и судебный следователь из массы добытых полицией под его руководством сведений выясняет дело.
Когда задача эта достигнута, «следователь объявляет всем участвующим в деле лицам, что следствие закончено, и отсылает все производство к прокурору или его товарищу». Я так и сделал.
Судебное разбирательство, по странному совпадению обстоятельств, было назначено на 2-е июня, то есть на тот самый день, когда год назад должна была совершиться свадьба Петровского с Бобровой. Боброва
Старики Бобровы беспрерывно обращались ко мне с просьбой доставить им свидание с дочерью. В приемную тюремного замка, где по тюремным постановлениям допускалось свидание арестантов с их родственниками, Анна Дмитриевна не выходила. Тюремный смотритель говорил, что арестованная не отвечает вовсе на приглашение выйти в приемную и едва касается пищи, которую ей приносят. Входя к ней в комнату, смотритель застает ее почти всегда в одном и том же положении: она лежит неподвижно на кровати, повернувшись лицом к стене и не обращая никакого внимания на то, что около нее происходит. «Она упорно молчит, и вызвать ее на какой бы то ни было ответ невозможно, — говорил смотритель, — она с каждым днем все более и более худеет и как бы теряет сознание».
Я ходатайствовал перед прокурором, чтобы родителям был открыт доступ в камеру заключенной, и получил разрешение. Я сопровождал стариков при посещении ими дочери. Смотритель пошел предупредить Анну Дмитриевну о предстоящем посещении. Возвратившись в коридор, он сказал нам, что на вопрос, желает ли она видеть своих родителей, она ничего не отвечала.
Мы вошли в камеру. Анна Дмитриевна была в том самом положении, как описывал смотритель. Она лежала на кровати, повернувшись к стене и закрыв лицо своими всклоченными донельзя волосами. На наше появление она не обратила никакого внимания. Старушка Боброва бросилась к дочери, обхватила ее голову руками и, захлебываясь от слез, целовала ее волосы. «Аннушка, — говорила она, — это мы пришли к тебе, я и твой папа. Что с тобой? Посмотри на нас. Мы тебя все так же любим, поговори с нами, Анюта; помолимся вместе Богу; нет греха, которого бы не прощало Его милосердие. Зачем ты убиваешь себя? Погляди на нас, Анюта».
Анна Дмитриевна поднялась на постели и, прислонившись к подушке, старалась привести в порядок свои волосы. Я с ужасом взглянул ей в лицо. Это уже не было лицо живого человека, в нем не было ни кровинки. Губы ее были белы и сухи. Она осмотрела нас всех, по-видимому, никого не узнавая. Глаза ее как-то механически переходили с одного из нас на другого, ни на ком не останавливаясь.
— Анюта, Анюта! — рыдала мать. — Господи, прости ее, подкрепи ее.
Я вышел тихонько в коридор и послал за доктором, предполагая, что его присутствие будет для нее полезнее нашего. Я дождался Тархова в коридоре.
— Что? — спросил приехавший вскоре Тархов. — Какова Анна Дмитриевна?
— Не знаю, доктор, что вы скажете, по-моему, она безнадежна.
Тархов поторопился к больной. Анна Дмитриевна лежала в прежнем положении, повернувшись лицом к стене; старушка-мать ее была в истерике, а отец хлопотал около нее, стараясь дать ей проглотить несколько капель воды.
Тархов подошел к Анне Дмитриевне и, взяв ее за руку, наклонился над ней, стараясь повернуть к себе лицом. На вопрос его она ничего не отвечала. Простояв над ней несколько минут, он отошел от постели и спросил перо и бумагу, чтобы выписать рецепт.