Три Толстяка
Шрифт:
— Иначе мальчик проснется, точно от прикосновения льда.
— Тсс!.. Вливаю… Раз-два!..
И тут воспитатель почувствовал сильный запах ландыша. Он разлился по всей комнате.
— Три-четыре-пять-шесть, — отсчитывал чей-то голос быстрым шепотом.
— Готово.
— Теперь он будет спать три дня непробудным сном.
— И он не будет знать, что стало с его куклой…
— Он проснется, когда уже все окончится…
— А то, пожалуй, он начал бы плакать, топать ногами, и, в конце концов, Три Толстяка простили бы девчонку и даровали бы ей жизнь…
Три
Наследник Тутти лежал в кружевах, под шелковыми покрывалами, маленький и важный.
…Три фигуры подошли к кровати наследника…
На огромных подушках покоилась его голова с растрепанными золотыми волосами.
Воспитатель нагнулся и приблизил лампочку к бледному лицу мальчика. В маленьком ухе сверкала капля, будто жемчужина в раковине.
Золотисто-зеленый свет переливался в ней. Воспитатель прикоснулся к ней мизинцем. На маленьком ухе ничего не осталось, а всю руку воспитателя пронизал острый, нестерпимый холод.
Мальчик спал непробудным сном.
А через несколько часов наступило то прелестное утро, которое мы уже имели удовольствие описывать нашим читателям.
Мы знаем, что произошло в это утро с учителем танцев Раздватрисом, но нам гораздо интереснее узнать, что стало в это утро с Суок. Ведь мы ее оставили в таком ужасном положении!
Сперва решено было бросить ее в подземелье.
— Нет, это слишком сложно, — сказал государственный канцлер. — Мы устроим скорый и справедливый суд.
— Конечно, нечего возиться с девчонкой, — согласились Три Толстяка.
Однако, не забудьте, что Три Толстяка пережили очень неприятные минуты, удирая от пантеры. Им необходимо было отдохнуть. Они сказали так:
— Мы поспим немного. А утром устроим суд.
С этими словами они разошлись по своим спальням.
Государственный канцлер, который не сомневался в том, что куклу, оказавшуюся девочкой, суд приговорит к смерти, отдал приказание усыпить наследника Тутти, чтобы он своими слезами не смягчил страшного приговора.
Три человека с фонарями, как вы уже знаете, проделали это.
Наследник Тутти спал.
Суок сидела в караульном помещении. Караульное помещение называется кордегардией. Итак, Суок в это утро сидела в кордегардии. Ее окружали гвардейцы. Посторонний человек, зайдя в кордегардию, долго бы удивлялся: почему эта хорошенькая печальная девочка в необыкновенно нарядном розовом платье находится среди гвардейцев? Ее вид совершенно не, вязался с грубой обстановкой кордегардии, где валялись седла, оружие, пивные кружки.
Гвардейцы играли в карты, дымили синим вонючим дымом из своих трубок, бранились, поминутно затевали драку.
Эти гвардейцы еще были верны
Суок относилась к этому спокойно. Чтобы отделаться от их внимания и насолить им, она высунула язык и, обратившись ко всем сразу, сидела с такой рожей целый час.
Сидеть на бочонке ей казалось достаточно удобным. Правда, платье от такого сиденья пачкалось, но уже и без того оно потеряло свой прежний вид: его изорвали ветки, обожгли факелы, измяли гвардейцы, обрызгали сиропы.
Суок не думала о своей участи. Девочки ее возраста не страшатся явной опасности. Они не испугаются направленного на них пистолетного дула, но зато им будет страшно остаться в темной комнате.
Она думала так:
«Оружейник Просперо на свободе. Сейчас он вместе с Тибулом поведет бедняков на Дворец. Они меня освободят».
В то время, когда Суок размышляла таким образом, ко Дворцу прискакали три гвардейца, о которых мы говорили в предыдущей главе. Один из них, голубоглазый, как вы уже знаете, вез какой-то таинственный сверток, из которого свисали ноги в розовых туфлях с золотыми розами вместо пряжек.
Подъезжая к мосту, где стоял караул, верный Трем Толстякам, эти три гвардейца сорвали со своих шляп красные кокарды.
…Государственный канцлер вошел в кордегардию…
Это было необходимо для того, чтобы караул их пропустил.
Иначе, если бы караул увидел красные кокарды, он начал бы стрелять в этих гвардейцев, потому что они перешли на сторону народа.
Они пронеслись мимо караула, едва не опрокинув начальника.
— Должно быть, какое-нибудь важное донесение, — сказал начальник, поднимая свою шляпу и стряхивая пыль с мундира.
В этот момент настал для Суок последний час. Государственный канцлер вошел в кордегардию.
Гвардейцы вскочили и стали смирно, вытянув свои огромные перчатки по швам.
— Где девчонка? — спросил канцлер, поднимая очки.
— Иди сюда, — крикнул самый высокий гвардеец.
Суок сползла с бочонка.
Гвардеец грубо схватил ее поперек пояса и поднял.
— Три Толстяка ожидают в Зале Суда, — сказал канцлер, опуская очки. — Несите девчонку за мной.
С этими словами канцлер вышел из кордегардии. Гвардеец шагнул за ним, держа Суок одной рукой на весу.
О золотые розы, о розовый шелк! — все это гибло под безжалостной рукой.
Суок, которой было больно и неловко висеть поперек страшной руки гвардейца, ущипнула его повыше локтя. Она собрала силы, и щипок получился основательный, несмотря на плотный рукав мундира.
— Черт! — выругался гвардеец и уронил девочку.
— Что? — обернулся канцлер.
И тут канцлер почувствовал совершенно неожиданный удар по уху. Канцлер упал.