Три века Яна Амоса Коменского

Смоляницкий Соломон Владимирович

Ветер несет над городом запахи моря, они всегда ассоциировались с Амстердамом, его башнями и каналами, его портом с лесом мачт, длинным рыбным рынком в старой части города, и, как прежде, волнует этот удивительный свет, быстро меняющийся, то жемчужно-прозрачный, с голубоватым отливом, то зеленоватый, то золотисто-розовый. Но Ян Амос замечает и новое: город сильно разросся, особенно порт, появились новые красивые дома, улицы стали многолюднее, толпа разнообразнее, пестрее. В Амстердаме отчетливо ощущается расцвет промышленности, ремесел, торговли, которых достигла Голландия, сбросив иго Испании. Для предпринимателей и купцов открылись огромные возможности. Они богатеют буквально не по дням, а по часам. Беднякам же, рабочему

люду приходится надрываться, чтобы прокормить себя и семью. Проницательный взгляд быстро отличает среди пестрой толпы рабочих людей.

Заокеанские товары дали несметные богатства стране, освободившейся от пут феодализма, вызвали к жизни многие производства. Решающую роль в самоуправлении городов стала играть новая буржуазия. Она всячески способствует развитию наук и искусства, бдительно охраняет ту атмосферу терпимости, которая привлекает в Голландию многих выдающихся людей, преследуемых в своих странах за религиозные и гражданские убеждения.

Коменский жадно дышит воздухом свободы. Он хотел бы найти здесь приют для себя и своей семьи на ближайшие годы. Загадывать дальше он не решается: кто знает, сколько ему еще отпущено лет? Начало его пребывания в Амстердаме обнадеживает. Лаврентий де Геер рад встрече с Коменским. Он подтверждает свое приглашение поселиться в Амстердаме и предоставляет в его распоряжение двух помощников, целый дом в прелестном месте на улице Принцеграхт.

Де Геер расспрашивает Коменского о последних событиях его жизни. С изумлением слушает он его рассказ. Многое кажется невероятным, особенно бегство из Лешно в последнюю минуту, скитания по лесам и болотам. Когда-то в молодости Лаврентия удивляло, что столь знаменитый философ, перед которым открыты все двери, терпит нужду, вынужден жить в изгнании, скрываться от преследований. Теперь он понимает, что побудило Коменского избрать свой путь и какая великая сила духа таится в этом больном старике. Лаврентий и сам чувствует себя другим в его присутствии. Помогая Яну Амосу, он становится как бы лучше. Вглядываясь в похудевшее лицо Коменского, на котором переживания последних месяцев оставили свой горький след, Лаврентий думает о тяжкой судьбе людей, пожертвовавших всем ради своих убеждений, постоянно преследуемых, оставшихся без родины, в нужде, но и в этом отчаянном положении сохранивших честь и достоинство. Не будь Коменского, с которым его соединяет память об отце, он никогда не узнал бы о существовании этих людей, их борьбе, мужестве, благородстве.

Счастье, думает Лаврентий, что в нашем жестоком мире живет такой человек, как Коменский. Он идет вперед, высоко подняв факел, освещая дорогу другим. Увы, не многие следуют за ним. Человечество разбрелось по многим дорожкам и тропинкам. Одни из них ведут в болото, другие — в пропасть, третьи — неизвестно куда. Но каждый, кто зовет за собой, уверен, что лишь его путь правильный, лишь себя он считает непогрешимым и глух к голосам, предупреждающим об опасности. Подобные люди стремятся к власти и признают только одну опасность — эту власть упустить.

Узость мысли, ненависть к инакомыслящим — вот что губит человечество! А Коменский широк в воззрениях, его мудрость выше тщеславия и жажды господства. Он готов выслушивать возражения, свободно дискутировать, убеждать. Главное для него — истина. Его оружие — разум и совесть.

Видя, что его собеседник задумался, замолчал и Ян Амос. Но пауза продолжается недолго. Лаврентий де Геер, вздохнув, возвращается к беседе. Да, чудовищные беды принесла слепая жестокость королевского войска в Лешно. Узнав об убийствах, о гибели города, он немедленно начал разыскивать Коменского и испытал огромное облегчение, когда получил сведения, что Ян Амос жив.

— А это главное, — добавляет он, — об остальном мы позаботимся.

Как и отец, Лаврентий немногословен, но взгляд его выражает больше, чем могли бы сказать слова.

С необыкновенным

интересом молодой де Геер расспрашивает Коменского о трудах последних лет, о задуманном, о свершенном. Все больше увлекаясь, Коменский излагает замысел «Всеобщего совета». Ян Амос слушает себя как бы со стороны. Не обманулся ли он, испытав восторг, когда однажды увидел еще не написанное сочинение в целом? Это чувство было подобно удару молнии, разорвавшей тьму глубокой ночи. Много раз потом он проверял себя, перечитывая готовые, отстоявшиеся главы, желая еще и еще раз убедиться в истинности своих мыслей, убедительности аргументов, ибо этот труд, вобравший в себя его нравственные, религиозные, педагогические, общественно-правовые идеи в самом полном и завершенном их изложении, он считает самым главным деянием своей жизни, ее итогом. Нет, он не ошибался, полагая, что «Всеобщий совет» укажет путь человечеству к спасению. Излагая главные мысли сочинения де Гееру, Коменский снова испытывает волнение...

Де Геер заинтересован. Ян Амос показывает две первые части — «Панегерсию» и «Панавгию», переписанные набело в Гамбурге и приготовленные для типографии. Де Геер оставляет их у себя. Он намерен отдать эти части для перевода на французский (так как недостаточно хорошо владеет латинским языком), а затем, ознакомившись с ними, отдать в печать, если, разумеется, сочтет это необходимым. Впоследствии так и произойдет: де Геер станет издателем «Всеобщего совета» и всех пансофических работ Коменского.

В Амстердаме Ян Амос встречается с коллегами, священниками, членами магистрата. Перед ним открыты все двери, с ним ищут знакомств и встреч — одни из сочувствия и солидарности, другие ради обмена мыслями, третьи из тщеславия, ведь повсюду гремит его слава всемирно известного ученого, апостола совести, «князя и творца образованности». И всех, каковы бы ни были мотивы общения с ним, привлекает обаяние его личности, широта и глубина ума, необыкновенная доброта.

Коменский охотно показывает свои книги, делится планами. Большое впечатление в Амстердаме производит его «Школа-игра», изданная в Шарош-Патаке после его отъезда. Эту книгу передали Коменскому венгерские студенты, которых он встретил в Утрехте по пути в Амстердам. По просьбе члена магистрата Витсона в присутствии школьных попечителей Ян Амос делает обзор всех работ, написанных в Венгрии. Все эти книги оставляются для изучения. Принимается решение, чтобы Коменский выступил с тем же обзором перед большим собранием. Вскоре «Школа-игра» отдается в печать.

Ян Амос впервые после стольких лет суровых испытаний и борьбы ощущает незамутненную атмосферу полного благоприятствования. Витсон спрашивает, почему он не привез семью. Долгое, а может, и постоянное пребывание или, вернее, местожительство Коменского в Амстердаме как бы само собой разумеется. Как раз в это время Ян Амос получает письмо от жены, в котором она сообщает, что, спасаясь от чумы, выехала с детьми из Франкфурта и направляется к нему. Сейчас она уже в Гамбурге и ждет от него весточки. Коменский обращается к де Гееру, и тот с улыбкой отвечает:

— Пусть приедет сюда, и ты будешь у нас целиком.

Вскоре приезжает Яна с детьми. Они поселяются в просторной квартире, окна которой выходят на тихую улочку. Налаживается быт, неторопливая, размеренная жизнь. Неужто, порой думает Ян Амос, после всех страданий пришел в старости покой? И он может не торопясь собирать сделанное за всю жизнь, размышлять, подводить итоги? Правда, в материальном отношении он остается в зависимости от де Геера, но молодой меценат и покровитель Яна Амоса полон глубокого уважения к нему, и нет оснований сомневаться в его постоянстве. Ян Амос не может отказать в частных уроках сыновьям лиц, оказывающих ему гостеприимство. Эти уроки получают вскоре большую известность, у Коменского просят разрешения посещать их и учиться и те, кто хотел бы ознакомиться с его методами преподавания.