Три Ярославны
Шрифт:
И здесь Харальд, печально сидевший на корме, вдруг видит над крутым обрывом белого коня и на нём женщину, глядящую на уплывающую ладью.
И тогда Харальд поднимается и кричит так громко, что птицы в страхе взлетают с реи:
— Эй, Эллисив, запомни: или я не буду Харальд, или ты родишь мне наследника норвежского престола!
Неведомо, услышала ли Эллисив, но повернула коня и вмиг исчезла. А Харальд обернулся к Феодору-живописцу и сказал вису:
—И изошли варяги с земли киевской, и покой стал в богохранимом граде сем, понеже пробавлялися бесчинством, блудом и питием; глаголят же иные, дружинник княжий Будило-отрок, затвор кладя на Златые врата, тако рек: «Аще баба с возу — комоню вольнее еси». (Явно поздняя вставка русского переписчика. — В. В.)
2
Как Харальд приплыл в Миклагард
и что сотворили греки
Он приходит со свитой к бухте Золотого рога, где видимо-невидимо кораблей со всех стран света, смотрит и говорит:
— Что-то я не вижу корабля Харальда. Варяжскую ладью я бы сразу отличил от других.
— И не увидишь, высокочтимый спафарий, — отвечают люди из свиты, — ибо Харальд войдёт в бухту не на вёслах, а под парусом, с попутным ветром. Так он сам сказал.
С Катакалоном на берег пришёл ещё один мытный человек, протоспафарий по чину. Его звали Михаил Пселл. Его учёность славилась в Миклагарде, и он не терял случая, чтобы прибавить к ней хоть толику, и всегда ходил с восковой дощечкою для письма.
Пселл говорит:
— Странный обычай. Такого я не видел ни у сирийцев, ни у армян, ни даже у иберов, приплывающих из Колхиды.
— Нет у варягов такого обычая, — отвечает Катакалон. — Но сдаётся мне, что-то задумал этот варвар.
И он велит своим людям принять все надлежащие предосторожности. Но не успевают они к этому приступить, как ветер меняется и с моря слышатся трубные звуки. И скоро в устье бухты появляется
Катакалон всмотрелся и говорит, усмехнувшись:
— Теперь я вижу, в чём дело.
Ладья плывёт уже посреди бухты, и теперь все, кто был на берегу, видят, что на её парусе изображена дева, скачущая на белом коне, прекрасная ликом. На носу же ладьи стоит трубач и трубит в рог.
Михаил Пселл, протоспафарий, говорит:
— Мне знаком обычай рыцарей пилигримов из варварских стран изображать лик своей прекрасной дамы. Но они рисуют её на щите, а чтобы на парусе — этого я ещё не видел.
И он стал записывать увиденное на своей дощечке. Катакалон же, глядя, как корабль чалит к пристани, сказал:
— Чем больше подвигов он совершит в её имя, тем лучше для священной Империи.
Катакалон с почестями встречает Харальда и ведёт его в город. С Харальдом отправляются Ульв, Чудин и Эйлив с Хальдором, тоже знатные воины. Дружине же было дано вина и мяса, а коням — овса, и она осталась до времени на корабле.
Катакалон ведёт Харальда по городу и с гордостью рассказывает о дворцах и храмах, что во множестве встречаются на пути. А некий человек из свиты без устали играет при этом на длинной дудке, которую греки зовут флейтой.
Харальд говорит греку:
— Ещё охотнее я бы слушал твои речи про форум Августа, если бы не мешал этот трубач.
Грек говорит:
— Флейтист приставлен к тебе повелением василевса, и это великий знак чести у нас.
— Лучше бы мне повидать конунга, — отвечает Харальд, — и договориться, что и как.
— Всему своё время, — говорит Катакалон. — Разве, как истый христианин, ты не хочешь прежде помолиться с дороги в храме святой Софии?
И они подходят к храму, больше и великолепнее которого не было со времён Соломона.
И входят внутрь, и дивятся, сколько в нём золота и серебра и как отражается в нём свет от шести тысяч лампад. Харальд и Чудин вместе с греками творят молитву. А Ульв с двумя варягами в это время только вертят головами, и Эйлив спрашивает Ульва тихо:
— Как думаешь, хватило бы одного корабля, чтобы погрузить всё это добро?
Ульв прикинул и говорит:
— Думаю, трёх кораблей не хватит.
— Это как грузить, — говорит Харальд. — Если, скажем, без дружины и коней...
Тут Чудин оглянулся на них строго, и они замолкли.
— Жаль, Феодора с собой не взяли, — говорит Чудин, сотворив молитву. — Ему бы поглядеть такое диво.
Харальд говорит:
— А теперь можем мы увидеть конунга?
— Ах, Харальд, — качает головой и улыбается грек. — Нетерпение более пристало женщине! Для мужчины же лучшее дело — с дороги искупаться и отдохнуть в термах.
Он почтительно приглашает Харальда идти дальше, и Харальд скрепя сердце идёт, и остальные тоже. И человек, в знак чести приставленный к Харальду, не отстаёт от него и снова заводит свою музыку на флейте.