Три Закона роботехники
Шрифт:
Восемь лет писал Саймон Нинхеймер монографию “Социальные конфликты, связанные с космическими полетами, и их разрешение”. Его страсть к точности выражений не ограничивалась устной речью; поиски строгих и отточенных формулировок в столь расплывчатой по своей сущности науке, как социология, отнимали все его силы.
Даже появление гранок не вызвало у Нинхеймера ощущения, что конец работы близок. Скорее напротив. При виде длинных отпечатанных полос бумаги он испытывал непреодолимое
Через три дня после получения корректуры Джим Бейкер, преподаватель, а в скором будущем ассистент кафедры социологии, заглянул в кабинет Нинхеймера и застал его за рассеянным созерцанием пачки печатных листков. Типография прислала оттиски в трех экземплярах: над первым должен был работать сам Нинхеймер, над вторым – независимо от него Бейкер, а в третий, “рабочий”, они должны были внести окончательные поправки. Они выработали эту практику за три года совместной работы, и она оказалась весьма успешной.
Бейкер был прилежным молодым человеком; когда он говорил с Нинхеймером, голос его звучал тихо и заискивающе. В руках Бейкер держал свой экземпляр корректуры.
– Я закончил первую главу, – произнес он с живостью, долженствующей свидетельствовать о его усердии, – и нашел в ней типографские опечатки.
– В первой главе их всегда полно, – безучастно отозвался Нинхеймер.
– Может, вы бы хотели сверить наши экземпляры?
Нинхеймер поднял голову и мрачно уставился на Бейкера.
– Я не притрагивался к корректуре, Джим. Я решил не утруждать себя.
– Не утруждать? – Бейкер вконец растерялся.
Нинхеймер поджал губы:
– Я решил… э-э… воспользоваться машиной. Коль на то пошло, ее с самого начала предложили в качестве… э-э… корректора. Меня включили в график.
– Машину? Вы хотите сказать – Изи?
– Я слышал, что ее называют этим дурацким именем.
– А я – то думал, доктор Нинхеймер, что вы не хотите иметь с ней ничего общего!
– Похоже, я единственный, кто ею не пользуется. Почему бы и мне не получить… э-э… свою долю благ?
– Что ж, выходит, я зря корпел над первой главой, – с горечью произнес Бейкер.
– Почему же? Мы сравним результаты машины с вашими в качестве проверки.
– Разумеется, если вы считаете это нужным, только…
– Что?
– Вряд ли вообще потребуется проверка. Говорят, Изи никогда не делает ошибок.
– Посмотрим, – сухо ответил Нинхеймер.
Четыре дня спустя Бейкер вновь принес первую главу. На сей раз это был экземпляр Нинхеймера, только что доставленный из специальной пристройки, где работал Изи.
Бейкер торжествовал.
– Доктор Нинхеймер, он не только обнаружил все замеченные мной опечатки,
Нинхеймер просмотрел пачку листов с аккуратными, четкими пометками и исправлениями на полях.
– Боюсь, нам с вами не удалось сделать первую главу достаточно полной. Пожалуй, сюда следует включить ссылку на работу Сузуки относительно влияния слабых полей тяготения на нервную систему.
– Вы имеете в виду его статью в “Социологическом обзоре”?
– Совершенно верно.
– Не стоит требовать от Изи невозможного. Он не в состоянии следить за научной литературой вместо нас с вами.
– Это-то я понимаю. Но я подготовил нужную вставку. Я намерен встретиться с машиной и удостовериться, что она… э-э… умеет делать вставки.
– Умеет, вот увидите.
– Предпочитаю убедиться в этом лично.
Нинхеймер обратился с просьбой о встрече с Изи, но смог получить лишь пятнадцать минут, и то поздно вечером.
Впрочем, пятнадцати минут оказалось вполне достаточно. Робот И-Зэт-27 мгновенно усвоил, как делают вставки.
Нинхеймер впервые оказался в такой непосредственной близости от робота; ему стало не по себе. Он вдруг поймал себя на том, что машинально обратился к роботу так, словно тот был человеком:
– Вам нравится ваша работа?
– Чрезвычайно нравится, профессор Нинхеймер, – очень серьезно ответил Изи; фотоэлементы, заменявшие ему глаза, как обычно отсвечивали темно-красными бликами.
– Вы знаете, кто я?
– Из того факта, что вы передали мне дополнительный материал для включения в корректуру, вытекает, что вы – автор книги. Имя же автора, разумеется, напечатано вверху каждого корректурного листа.
– Понимаю. Выходит, вы способны… э-э… делать заключения. Скажите-ка, – не удержался он от вопроса, – а что вы думаете о моей книге?
– Я нахожу, что с ней очень приятно работать, – ответил Изи.
– Приятно? Как странно слышать это слово от… э-э… бесчувственного автомата. Мне говорили, что вы не способны испытывать какие-либо эмоции.
– Содержание вашей книги хорошо сочетается со схемой электрических цепей в моем мозгу, – пояснил Изи. – Оно практически никогда не вызывает отрицательных потенциалов. Заложенная в меня программа переводит это механическое состояние словом “приятно”. Эмоциональный контекст совершенно излишен.
– Так. Почему же книга кажется вам приятной?
– Она посвящена человеческим существам, профессор, а не математическим символам или неодушевленным предметам. В своей книге вы пытаетесь понять людей и способствовать их счастью.