Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография
Шрифт:
Конечно, хорошая обработка земли как критерий в определении принадлежности к кулачеству — это звучит впечатляюще.
Рыков, по существу, выступал в защиту НЭПа, охарактеризовав прошедшие 5 лет как в целом успешные. Ведь у нас наконец ВВП промышленности превысилВВП сельского хозяйства. Когда мы могли об этом мечтать? При этом председатель Совнаркома сетовал на замедление в развитии сельского хозяйства при росте городского населения и необходимости экспорта. Выступление получилось достаточно противоречивое, не без слабых мест. Но Рыков не забывал и про политические козыри: излишнее увлечение административными мерами, поспешное огосударствление он решительно отнес к троцкизму. Троцкисты, по его мнению, могут усилиться, спекулируя на экономических трудностях и противоречиях. Алексей Иванович также заметил, что «правых уклонистов» нельзя отметать от партии, что среди них немало полезных специалистов. Себя он при этом к «уклонистам» не относил. Но самые спорные тезисы рыковского выступления касались темпов роста промышленности.
Другим полем боя правых со всеми остальными партийцами оставалась Московская партийная организация, которой руководил Николай Угланов — еще не раскаявшийся сторонник правых. Товарищи из группы Сталина — Ворошилов, Орджоникидзе — немало времени и сил потратили на увещевания Угланова, пытаясь перетянуть его на свою сторону. Но — первое время — тщетно.
Калинин, Молотов и Угланов. 1927 год [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 93]
В сентябре 1928 года Угланов выступал с докладом «О ближайших задачах московской организации» на Пленуме МК и МКК ВКП(б). Содержание этого выступления абсолютно не устроило Сталина. В результате он от имени ЦК настоял на внесении в текст нескольких поправок принципиального характера. Опубликовали доклад в сильно переработанном виде.
2 октября на бюро МК после острой дискуссии был утвержден текст открытого письма ко всем членам Московской организации ВКП(б). Сторонникам генсека хоть и со скрипом, но все-таки удалось включить в него положение о необходимости борьбы с правым уклоном и примиренческими настроениями.
Оказалось, что в Москве у правых осталось немало сторонников. Спокойно взирать на такой ход событий были согласны вовсе не все противники политики генерального секретаря. Уже на следующий день на собрании партактива Рогожско-Симоновского райкома выступил его секретарь Пеньков. Он настаивал на тех формулировках, которые прозвучали на сентябрьском Пленуме Московского комитета партии. Кроме того, 12 октября Пеньков собрал закрытое собрание своих сторонников из числа членов бюро райкома. Он ориентировал их на то, чтобы на предстоящих партсобраниях они добивались одобрения сентябрьских решений. Добавим, что схожую линию в начале октября в Краснопресненском и Замоскворецком райкомах проводили их секретари Рютин (он сыграет в будущих событиях весьма важную роль) и Куликов.
Емельян Ярославский впоследствии сравнивал происходившее в Москве «с методами работы ленинградской оппозиции ее первоначального периода, когда в районах Замоскворецком, Краснопресненском и Хамовническом руководящие товарищи собирали узкий актив и накачивали насчет того, что нынешние затруднения являются результатом неправильной политики, неправильного руководства, и говорили о том, что необходимо изменить как самую политику, так и руководство».
Противники правых ответили мобилизацией своих сторонников. 16 октября группа активистов Рогожско-Симоновского района в количестве 58 человек обратилась с письмом в райком, одновременно направив копии в МК, ЦК и ЦКК ВКП(б). Действия сторонников Пенькова в письме расценивались как попытка «вести фракционную работу в духе правого уклона и примиренчества с ним, направленную против принципиальной линии ЦК». При этом особо подчеркивалось, что эти действия «не выражают мнения нашей организации».
18 октября Политбюро принимает обращение «Ко всем членам Московской организации ВКП(б)». В нем говорилось, что «отдельные члены МК и руководители некоторых районов проявили за последнее время известную неустойчивость и колебания в деле борьбы с правыми уклонами от ленинской линии, допустив неприемлемое для большевистской партии примиренческое отношение». Но далее с удовлетворением признавалось, что в письме от 2 октября МК «уже принял все необходимые меры для исправления допущенных отдельных ошибок». В результате этого ЦК осудил «как не соответствующие действительности» разговоры о том, что МК противопоставляет себя ЦК. Бросив в бой большие батальоны, Сталин выиграл это отчаянное сражение с правыми. И, думается, активность московской организации, в которой традиционно сильны были сторонники Рыкова и Бухарина, сослужила дурную службу председателю Совнаркома. Генеральный
Но Рыков этого еще не знал. 30 ноября он выступил перед представителями Ленинградской партийной организации, разъясняя решения пленума. Держался он в тот день уверенно — и у аудитории могло сложиться впечатление, что он (в отличие от того же Бухарина) остается с партийным большинством и готов к дальнейшей работе, спокойно относясь к любой критике. Конечно, он чувствовал, что аудиторию прежде всего интересует главное — разногласия между правыми и сторонниками «перелома». И он не стал отмалчиваться. Упрямо защищал середняка, предостерегал от перегибов в борьбе с зажиточными крестьянскими хозяйствами и рассуждал о необходимости дискуссий во власти: «Было бы непонятно, дико, странно, если бы этих споров и этого рассуждения не было, если бы мы все, как один, думали „тютелька в тютельку“. При Ильиче и при его участии мы тоже спорили друг с другом, но ничего от этого, кроме хорошего, не происходило… Вы нас выбрали в ЦК, мы были выбраны в Политбюро — для чего? Для того, чтобы мы рассуждали, спорили и решали. Но если во всяких спорах видеть уклоны, то поставьте тогда куклы или манекены. Но кто бы стал тогда за этих манекенов думать?» [140] В то же время он говорил о стратегическом единстве в Политбюро. О критике товарища Сталина и речи не было.
140
Рыков А. И. Индустриализация и хлеб. Л., 1928, с. 67–68.
Кажется, после этого Рыков никогда не демонстрировал публично такого темперамента в сочетании с самоуверенностью. В будущем ему доводилось нажимать на педаль эмоций, как правило, в речах покаянных и оправдательных. Но в конце 1928-го у него еще имелись ресурсы, чтобы выступать перед однопартийцами, кого-то переубеждать и даже выпускать эти мысли в виде брошюры.
4. Правый уклон
К переменам советские люди привыкли. Эпоху иногда называли патетически, а иногда — просто, «переходным периодом». О покое и стабильности мечтать не приходилось — кстати, именно поэтому общество так ценило минимальные признаки стабильности, которые пропагандировал Сталин с середины 1930-х. Но 1929 год стал испытанием не только для вершителей судеб страны, которые враждовали, интриговали и каялись. Ветер новых — как всегда, нежданных — перемен чувствовали все, вольно или невольно.
«К троцкистам относились отрицательно, а к борьбе с ними как к чему-то само собой разумеющемуся. Но представления о Сталине как о главном борце с троцкизмом, сколько помню, тогда не возникало. Где-то до двадцать восьмого, даже до двадцать девятого года имена Рыкова, Сталина, Бухарина, Калинина, Чичерина, Луначарского существовали как-то в одном ряду. В предыдущие годы так же примерно звучали имена Зиновьева, Каменева, позже они исчезли из обихода» [141] , — вспоминал Константин Симонов, мемуарист внимательный и трезвый. Он же считал, что политику Рыкова в народе связывали с чем-то человечным, как тарелка супа, но не столь романтичным, как «будни великих строек».
141
Симонов К. М. Истории тяжелая вода. М., 2005, с. 291.
Николай Бухарин. Декабрь 1927 года [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 98]
В ноябре 1929 года немецкая левая газета Volkswille опубликовала рассказ некоего троцкиста о беседе с Карлом Радеком в июне того же года. Главному советскому острослову там приписывается такая оценка положения дел: «Положение в ЦК катастрофическое. Правые — Бухарин — Томский и центровики — Сталин — Молотов подготовляются к арестам противников… Блок правых и центра распался, и против правых ведется ожесточенная борьба. Правые сильны. Их 16 голосов могут удвоиться и даже утроиться. В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение вынуждает нас во что бы то ни стало вернуться в партию. Наше заявление будет исходить из оценки общего положения в партии и констатирования раскола в оппозиции и будет сопровождаться просьбой об обратном приеме в ВКП. С Троцким мы совершенно порвали… Почему он опять вытащил перманентную революцию? А если мы завтра сделаем новые уступки крестьянам, он снова будет пугать нас мужиками и кричать о термидоре?» [142]
142
Радек о положении в России // Дни. Париж. 1929, № 65, 1 декабря, с. 7.