Три жизни Иосифа Димова
Шрифт:
Я долго молчал, потом промолвил:
– Принесите мне справку от врача, что ваша жена больна. Я попробую что-нибудь сделать для вас.
Настев посмотрел на меня широко открытыми глазами.
– Что вы, что вы! – воскликнул он. – Вы хотите использовать ваши связи, чтобы меня оставили здесь?
– А почему бы и нет! – сказал я. – Будете ухаживать за больной женой и заниматься селекцией роз.
– Благодарю, – сказал Настев с печальной улыбкой и чуточку отстранился от меня, как от заразно больного. – Об этом не может быть и речи! – воскликнул он. – Ведь если покопаться, то у каждого десятого человека найдутся уважительные причины, чтобы не ехать. Один недавно женился, у другого жену кладут на операцию, третий собирается стать отцом.
Когда я летел из Сахары обратно в Триполи, мне вспомнился этот случай и другие подобные случаи, перед глазами возник американец Фред. На душе становилось все тяжелее.
Я чувствовал, что попал в заколдованный круг, из которого не найти выхода. Что же произошло? Почему то тут, то там на моем пути возникал, словно существо, прибывшее с другой планеты, этот новый гомо сапиенс?
Заколдованный круг сужался, я чувствовал, как он раскаленным обручем стягивает сердце.
Увидев вдалеке огни аэропорта Триполи, я сказал: „Так больше нельзя. Я не притронусь к проекту моей новой КМ – нового Магнуса, пока не найду выхода из заколдованного круга. Я удалюсь на север в необитаемые края, в дикие заповедники и вернусь только после того, как найду средство для спасения общества от этой напасти – новой разновидности гомо сапиенс!”Под вечер поезд Эйнштейна доставил меня на остановку „Специальная теория”, а через пятнадцать минут робот-гардеробщик кафе „Сирена” уже держал в руках мое пальто. Причесавшись перед зеркалом и поправив узел галстука, я вошел в большой зал. В зале стояла какая-то особая торжественная тишина, присутствующие, казалось, ожидали прибытия важного посетителя, который почему-то все не шел. Представьте себе мое изумление, когда я понял, что важный посетитель – это я и что тишина воцарилась при моем неожиданном появлении. Потом зал зашумел. Из-за близких и дальних столиков повскакивали знакомые и незнакомые люди, они обступили меня тесным кольцом, одни жали руки, другие фамильярно похлопывали по плечу. В числе последних был и толстяк в очках с золотой оправой, который в свое время ругал меня за то, что я подал заявление об уходе. Все наперебой поздравляли меня с высокой международной наградой и присвоением нового звания, благодаря которому я автоматически становился членом Всемирного конструкторского совета.
Мое настроение с каждой минутой падало, с горем пополам ответив на приветствия, я постарался выбраться из толпы поздравляющих, подошел к ближайшему столику и быстро провел пальцем сверху вниз через прейскурант. Там значились десятки коньяков, ликеров, кофе, всевозможных кексов, пирожных и фруктов. Ну, теперь моим роботам придется круто, – подумал я и мрачно усмехнулся. – Посмотрим, как они уместят все это на одном столике!
Подняв глаза от меню, я увидел, что из глубины зала за мной внимательно наблюдает мой друг Досифей. Он сидел в одиночестве и курил толстую папиросу, пуская голубоватые кольца дыма. На металлическом подносе красовалось несколько пустых рюмок из-под коньяка.
Я направился к нему, не обращая внимания на недоумевающие взгляды моих коллег.
– Рад тебя видеть! – сказал Досифей с широкой улыбкой, не вставая с места. – Ну, как ты провел время в „сердце пустыни”?
– А ты откуда знаешь о моем путешествии? – удивился я.
– Твой Эм-Эм проинформировал меня, – засмеялся Досифей. – Я ведь обещал, что позвоню.
– Этот шалопай поднял на ноги всю радиоинформационную службу, – сказал я и нахмурился. – В один прекрасный день я и впрямь разберу его.
– Он что-то предчувствует, – сказал Досифей, – намекнул мне, что сегодня утром ты вел себя довольно беспокойно, спросил, не считаю ли я, что с его стороны будет разумным пригласить врача из ихних.
– Идиот! – улыбнулся я, но в моем мозгу сразу же забибикал предупредительный сигнал. – А что с девочкой? – спросил я, продолжая прерванный утром разговор.
– Пока все идет хорошо, – сказал
Теперь я уже мог без опаски посмотреть ему в глаза.
– Значить, операция прошла благополучно и девочка будет жить?- Надеюсь, – сказал Досифей и смущенно откашлялся. Я ткнул пальцем в меню и робот-официант принес рюмку коньяка. Мы с Досифеем чокнулись, и он сказал:
– Поздравляю тебя с высокой наградой! Я нахмурился и ничего не ответил.
Мы помолчали. Потом Досифей спросил:
– Что будешь делать дальше?
– Двух вещей я уже не смогу делать, – ответил я. – Во-первых, вернуться в мой институт, даже в качестве главного конструктора. Во-вторых, сесть за свой рабочий стол. И потому я решил взять отпуск и под предлогом, что уезжаю на какой-нибудь известный курорт, махнуть на дальний север. Поеду на север, осяду в каком-нибудь небольшом селении и буду заниматься простым делом. Например, стану учителем математики, буду учить детей сложению и вычитанию. Как знать, может, при таком образе жизни я смогу успокоиться. Может, оторванность от мира и тишина помогут мне установить подлинную причину моего заболевания. Но даже если это не удастся – черт с ним! Уеду на рудники Антрактиды и до конца жизни буду рудокопом.
– А вот я кое-что открыл для себя.
– По-моему, дорогой друг, ты идешь по неверному пути, он тебя никуда не выведет. Но ничего, действуй, развевай знамя обанкротившегося рыцарства! Пользы тут мало, но есть по крайней мере красота, как в старинной песне или средневековом гобелене. А я завтра же трогаюсь в путь.
Посмотрев на часы, я встал.
– А как же Эм-Эм? – многозначительно спросил Досифей.
– С ним я как-нибудь справлюсь, – сказал я и вздохнул-. Вернувшись домой, я первым делом решил вывести из строя Эм-Эм. Я пошел в лабораторию и поменял местами проводники слабого и сильного напряжения. Потом надел белый халат, встал возле стола спиной к электрическому табло и позвал Эм-Эм.
– Эм-Эм, – сказал я. – Подай мне наконечник проводника слабого напряжения!
Эм-Эм различал наконечники по цвету. Сильное напряжение обозначалось красным цветом, а слабое – желтым. Теперь наконечник сильного напряжения был желтый, и Эм-Эм потянулся к нему. Яркая вспышка озарила комнату, раздался оглушительный треск, запахло гарью. Глаза робота в миг погасли и стали похожи на холодные безжизненные стеклышки. Он действительно превратился в железный ящик.
Я открыл его „череп”, вынул из транзисторного электронного „сознания” памятные связи, соединяющие его с собратьями и главным кибернетическим мозгом КМ (Магнусом), а на их место вставил другие памятные связи, которые будут соединять его только с людьми и поставят в исключительную зависимость от человеческой воли. Затем я сменил перегоревшие пробки, вставил новую батарею и нажал на пластмассовую кнопку в левом ухе робота. Глаза Эм-Эм вновь засияли, их свет, казалось стал мягче дружелюбнее.
– Как ты себя чувствуешь, Эм-Эм? – спросил я как можно более безразличным тоном.- О, хозяин, – отозвался Эм-Эм своим бесстрастным металлическим голосом,- все мои системы в отличном состоянии, напряжение нормальное, в блоке памяти абсолютный порядок. Могу вам процитировать по памяти слово в слово речь первого министра на сегодняшнем митинге во дворе завода вертолетов. Только…
– Погоди! – прервал его я. – Я ведь предупредил, что не смогу приехать…
– Вы предупредили, но первый министр сказал: „Большое дело! Утро и без петуха наступит!”
– Ишь ты! – мне была безразлична вся эта суета сует, но слышать такие слова было неприятно.
„Он сделал свое дело – сказал первый министр. – Теперь слово за политикой!”
– Интересно! – сказал я с улыбкой. В сознании всплыла мысль: Скорее на север, подальше отсюда!”
– „Тем более, – продолжал первый министр, – что, по сведениям КМ Магнуса конструктора напоследок одолевают не совсем здоровые настроения, это, кстати, в какой-то мере свойственно его типу людей!”
„Деликатно сказано”, – подумал я и засмеялся недобрым смехом.