Три жизни княгини Рогнеды
Шрифт:
— Прочти знак на этом челе, — Рогнеда выставила вперед сына.
— Жизни, — едва глянув, сказал старик.
— Жизнь проходит по-всякому, — возразила Рогнеда. — В порубе сидеть тоже жизнь…
— И в порубе посидеть полезно, — отвечал волхв. — Нет смысла в вашей суете.
— А в чем смысл? — спросила Рогнеда.
— Выстоять жизнь. Не согнуться.
— Ну, не согнулся. А дальше что?
— А дальше — смерть.
Рогнеда невольно удивилась.
— Что, кажется, малость? — сказал старик. — Не та награда?
— Да, мало, — кивнула Рогнеда.
— А
— Что же тогда судьба наша? — спросила Рогнеда.
— А что мы знаем о ней? От нее не спрячешься. Потому и бояться нечего людям.
Рогнеда не согласилась:
— Почему же боятся?
— Не думают, — ответил волхв.
Глава десятая
Спешными переходами приближалась к ним их судьба и в конце бабьего лета объявилась в облике Добрыни и тысячного воинского отряда, который быстро обнял Заславль кольцом навесов и шалашей. Рогнеда, услышав от Рудого ненавистное имя, поняла, что скоро ее убьют, — никакая иная цель прибытия Добрыни в город ей не воображалась.
К вечеру старый убийца, как называла она Добрыню, пришел в избу. Она знала, что он не может не прийти, и дожидалась его, сев в кут и посадив возле себя Изяслава. Добрыня кивнул ей, кивнул княжичу и грузно опустился на лавку. Глаза его как бы с совиною слепотой рассматривали мать и сына. «Сейчас, сейчас когти выпустит», — подумала Рогнеда, не доверяя сонливому виду старого боярина. Так и случилось. Без отлагательства нанес Добрыня первый удар, сокрушив несколькими словами гордые ее мечты и надежную точность расчетов. Сказал же он неторопливой хрипотцой, что погиб ее дядя князь Тур.
— Значит, и сыновья его погибли? — утвердительно спросила Рогнеда.
Добрыня кивнул. Она вспомнила полоцкую резню и представила, как кололи ножами ее туровских двоюродных братьев. Не удержался все-таки Владимир вырубить весь полоцкий род. Она спросила, как погиб Тур.
— Погиб, да и все, — отозвался боярин. — Отказался впустиь в Туров владыку для крещения, сел за стенами, месяц ушел у нас на осаду… Теперь Святополк там княжит…
Святополку было семь лет, и Рогнеда мгновенно уяснила, зачем потребовалось Владимиру вырубать Туров и губить его князей.
— И мать его с ним там, в Турове? — осторожно српосила Рогнеда, желая полной ясности.
— Зачем? — усмехнулся Добрыня. — княжич до пяти лет в женских руках, а с пяти — мужчина. Ты ведь знаешь, княгиня..
— Ярославу моему пять лет, — сказала Рогнеда. — Что, может, и его посадят княжить?
— Уже повезли, — кивнул Добрыня. — В Ростов.
— А Изяслава куда повезете? — продолжила расспросы Рогнеда.
— В Полоцк, — сказал Добрыня и, глядя на Изяслава, пояснил как бы только для него: — Возвращается тебе, княжич, отчина по деду. Вот окрестим Заславль — и поедем. Хочешь в Полоцк?
— Хочу! — смущаясь, ответил Изяслав.
— Хочешь — будешь! А теперь беги-ка погуляй!
Остались вдвоем, но ничего Добрыня не говорил, и зачем он сослал Изяслава
— Когда начнете крестить? — спросила она, дивясь, что так легко примирило ее с крещением известие о Полоцком уделе Изяслава.
— Срубим церковку — тогда.
Вот бы и закончить в этот миг разговор, чтобы в одиночестве порадоваться за Изяслава, за исполнение своей мечты, погоревать о князе Туре, погрустить о Ярославе, отвезенном в далекий Ростов — жить сиротой под холодным боярским присмотром. Но о ней, о ее жизни еще не обмолвились ни полсловом. А верно, все у них решено. Пусть объяснит.
— Правда ли, Добрыня, что Владимир женился на ромейке?
— Правда.
— И веру греческую принял?
— Все приняли. И я крестился. И он крестился. Имя его новое, христианское — Василий.
— Василий, — повторила Рогнеда.
— Да, Василий.
— Значит, Василий — как царь византийский?
— Ага, — кивнул Добрыня. — А жену его звать Анна.
— Выходит, — заключила Рогнеда, — я ему не жена и живу по своей воле?
— Да, не жена, — сказал Добрыня, но про волю не уточнил.
Угроза почуялась Рогнеде в этом умолчании. Но что мог сделать ей Владимир? Что другим женам — то и ей.
— Где Олова? — српосила она.
— Замужем, — отвечал Добрыня. — За Карла пошла. Помнишь такого варяга?
— А Милолика?
— Тоже замужем.
— Мальфрида, Аделя?
— Все замужем! — исчерпывающе сказал Добрыня.
— Другого выхода нет, да, Добрыня?
Он не ответил.
— Ну, а мне кого дает в мужья князь Василий?
— Кого выберешь, — ответил Добрыня равнодушно. — Дорожир, Бедевей…
— Кто, кто? — переспросила она, словно не расслышав.
— Бедевей, Дорожир, — не торопясь и с безразличием повторял Добрыня. — А что, княгиня? Чем они тебе плохи?
Знал он и сам, что они ей не ровня; не требовалось здесь пояснений. Рогнеда промолчала. Все же она пристально вгляделась в Добрыню: не смеется ли над ней старый убийца? Вообразился ей некий двор, в нем изба Бедевея, она в той избе. Вот Бедевей приходит пьяный, валится на лавку и кричит, чтобы она сняла с него сапоги. Полоцкая княгиня с княжеского холопа. Рогнеда с Бедеввея.
— И что, — усмехнулась она, — князь Василий знает про этих женихов?
— Знает, — сказал Добрыня, и она ему поверила.
Но не мог же он подумать, что она согласится. Или ослеп он, приняв греческую веру, и считает, что ко всему можно принудить человека силой? Тут вспомнился ей один вечер — наверно, единственный добрый вечер из ее жизни с Владимиром. Они вышли погулять вдоль Лыбеди. Он нес на руках Изяслава. Были ранние сумерки, небо начинало темнеть, все вокруг замерло до беззвучия, и вдруг они увидели белую лошадь — опустив голову, она стояла неподвижно, как зачарованная. Иногда глаз ее медленно на миг приоткрывался. «Грезит!» — шепнула она. «Спит!» — кивнул Владимир. И на тот вечер эта спящая лошадь связала их светлым радостным чувством… Но отдать ее Бедевею! Больше чести было бы для Владимира ее убить!