Три жизни Томоми Ишикава

Констэбл Бенджамин

Тишина.

Сны созданы не для того, чтобы их помнить. Людям не дано специальной способности удерживать в памяти сны, и природе все равно, запечатлеваются они где-то или нет. Как и все мысли в темноте, они просто приходят, а потом забываются.

– Конечно, могло случиться и по-другому.

Я открыл глаза. Бабочка сидела у решетки, держа одновременно фонарик и пистолет, словно в каком-нибудь полицейском сериале. Она целилась мне в голову и не выпускала из виду.

– Не наводи на меня пушку, – попросил я.

– Извини. Я пытаюсь

свыкнуться. Не знаю, что еще сделать, кроме как убить тебя. Ты же не можешь сидеть тут вечно.

– Бабочка, почему ты не представляешь для себя счастливой жизни? Ты никогда об этом не думала, что ли?

– Жизнь не бывает счастливой, – ответила она.

– Неправда. Попробуй стремиться к чему-нибудь хорошему. Я не утверждаю, что будет легко, но это настоящая цель.

– Слишком поздно. Надо было начинать с самого детства. Я не могу просто выйти из подземелья и изменить свое прошлое. Я опасна для себя и для других. И держать тебя здесь я тоже не могу, ты прав. Но все чуть не случилось по-другому!

– В смысле?

– Ты приходил ко мне домой второй раз. Ты должен был прийти и забрать компьютер – ты забрал, но потом пришел еще раз. Зачем?

– Прости. Я забыл зарядку, – объяснил я. – Зарядку от твоего ноутбука. Без нее он не включался. Пришлось вернуться.

– Теперь я понимаю. Ты чуть не изменил всю историю.

– Каким образом?

– Я была дома.

– Нет.

– Да. Я пришла за вещами. Я приняла душ и складывала барахло в сумку, полуголая, как вдруг услышала твой голос за дверью. Не знаю, с кем ты там говорил. Я испугалась, схватила сумку и залезла в гардероб, и тут ты вошел. Мы чуть не столкнулись. Ты стоял в полушаге от меня и с кем-то разговаривал.

– Ни с кем я не разговаривал.

– Но я слышала, как вы говорили.

– Ты ничего не могла слышать, потому что он не умеет говорить.

– Ты только что сказал, что с тобой никого не было.

– Да, кроме кота.

– Зачем ты пришел с котом?

– Ты кое-чего обо мне не знаешь.

– Чего же? – с интересом спросила Бабочка.

– У меня есть воображаемый кот.

– Да брось.

– Правда.

– Ты врешь.

– Нет.

– Он всегда был?

– Нет. Появился лет восемь или десять назад.

– И как же у тебя завелся воображаемый кот?

– Это долгая история. Но завести его может практически каждый.

– Каким образом?

– Просто думай о коте.

– Я думаю.

– Примерно так Кот и выглядит.

– Его зовут Кот?

– Да.

– Ну ты псих, Бен Констэбл. Я люблю тебя.

– Спасибо. Кстати о психах, на себя посмотри. Ты держишь меня тут несколько дней. Я хочу домой, в душ, как следует поесть, лечь в собственную постель. Отопри дверь, Бабочка. Нельзя сажать людей в клетку, нельзя их убивать.

– Вариантов нет, Бен Констэбл, – сказала она. – И разговоры не помогут.

Несколько мгновений она светила мне в лицо, а потом выключила фонарик и ушла.

Отросшая щетина колола шею, и я больше не страдал от голода. Теперь я хотел пить. Мечтал о воде. Когда я не спал, то разговаривал с Котом. Он составлял мне компанию и был внимательным

слушателем. Я пытался объяснить ему положение Бабочки, и он признал, что ситуация сложная, но помочь ничем не мог. Мы вспоминали места, в которых побывали, и я рассказал Коту, куда еще хотел бы съездить. Мы много путешествовали. Я сказал: хотя я и не знаю, какой сегодня день, но, вероятно, Беатрис успела уже приехать и уехать. Наверное, она сочла меня грубым из-за того, что я не отвечал на письма и звонки, как будто игнорировал ее. Интересно, захочет ли она и дальше поддерживать связь. Но что толку гадать? Одни события происходят, другие нет. Я принял молчание Кота как знак согласия.

Я подумал, не заняться ли зарядкой, но поскольку не знал, когда меня в следующий раз будут кормить, то решил, что лучше поберечь энергию. Возможно, Бабочка предоставит пленнику умирать от жажды. Сколько человек способен продержаться без воды? Недолго. Дня два, кажется. Иногда я просто с ума сходил, а иногда обретал необыкновенную ясность рассудка. Я вспомнил себя в четыре года.

Когда мне было четыре, я потерялся в большом магазине. Мыльный пузырь лопнул, и вполне понятный в обычное время мир покупок превратился в бесконечные проходы, умопомрачительно одинаковые, с диодными лампами и серыми виниловыми полами, уходившими в никуда. Адреналин бурлил в моих жилах, и все направления перестали существовать. В другой раз я заперся в шкафу, в котором ручка была только снаружи. Абсолютный мрак удивил меня. Дверь не открывалась, и радость открытия переросла в панику. Я издал нечеловеческий вопль скорби.

Я предвидел собственную смерть.

Глава 27

Конец

– Просыпайся, – сказала она.

Решетка была открыта, на полу рядом со мной стоял кувшин воды. Бабочка держала в одной руке фонарик, а в другой пистолет.

– Просыпайся, Бен Констэбл. Пора идти.

Я глотнул воды прямо из кувшина.

– Ну же, – поторопила она.

– Сейчас возьму сумку.

Открывая дверь, она заставляла меня отходить – и снова запирала замок за моей спиной.

– У тебя есть сигареты? – спросил я.

– Нет. Можно одну из тех ирисок?

– Да. – Я полез в сумку, достал коробочку и протянул Бабочке.

– Их две. Одну тебе, другую мне.

– Я не люблю миндаль. Я сохранил твои конфеты просто на память.

– Ладно. Теперь послушай. Ты пойдешь впереди, я буду указывать направление. Что бы ни случилось, не оборачивайся. Договорились?

– Я тебе кто, Орфей?

– Делай что говорят, от этого зависит твоя жизнь.

Кажется, я не поверил. Я вообще больше ничему не верил.

Бабочка шла за моей спиной вплотную, светя фонариком по сторонам. Я подумал, что можно быстро обернуться и выхватить у нее пистолет, но решил, что не стоит шутить с вооруженными людьми. Поэтому я медленно шел вперед; нужно было размяться и согреться, прежде чем идти нормальным шагом. Спустя некоторое время я протянул руку назад и остановился. Я хотел, чтобы Бабочка ее пожала. Что-то вроде оливковой ветви.

Давай уйдем вместе. Все хорошо.

Она толкнула меня пистолетом в спину.