Три зимовки во льдах Арктики
Шрифт:
Радисты по-прежнему работали с полной нагрузкой: поток приветствий с Большой земли усилился. Нас приветствовали МК и МГК ВКП(б), ЦК комсомола, редакции газет, рабочие коллективы предприятий, моряки арктического флота. Запомнилась лаконичная телеграмма капитана ледокола «И. Сталин» Белоусова: «До скорой встречи!»
День прошел быстро и как-то незаметно. А вечером нас ждала новая большая радость: Главсевморпуть в четвертый раз организовал специальную радиопередачу для экипажа «Седова».
Снова в Москву пригласили наших родных, снова в их распоряжение предоставили
Мы знали о предстоящем разговоре с близкими из телеграмм, присланных Политуправлением. Как всегда, ждали его с большим волнением. Но никто из нас не мог даже предполагать, что в этот день, кроме наших родных и кроме работников Главсевморпути, перед микрофоном выступит любимый всесоюзный староста, председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.
И когда диктор сказал, что с нами будет говорить по радиотелефону М. И. Калинин, нам в первое мгновение показалось, что мы ослышались. Но потом до нас донесся знакомый задушевный голос Михаила Ивановича, мы услышали проникновенные слова, по которым всегда сразу узнаешь калининские выступления, и поняли, что никакой ошибки нет. Мы были бесконечно тронуты...
Телеграмма товарищей Сталина и Молотова, сотни приветствий с Большой земли, разговор с родными по радио и, наконец, эта речь!..
Невольно вспоминались истории полярных экспедиций прошлого. Смели ли мечтать наши предшественники о таком внимании со стороны руководителей государств? Сколько колкостей пришлось выслушать Нансену по поводу того, что он явился на прием к французскому президенту в пиджаке, а не во фрачной паре?
Правда, Нансен сумел достойно ответить чиновникам президента:
– Какая же у вас, господа, республика, если вы требуете от посетителя облачаться во фрак? Если ваш президент не примет меня, потрудитесь передать ему карточку, - мне некогда переодеваться...
Но этот достойный ответ дорого обошелся Нансену. Его травила вся европейская пресса, и даже один из самых распространенных в России журналов «Природа и люди», незадолго перед этим поместивший несколько благосклонных отзывов о экспедиции «Фрама», гневно воскликнул:
«Интересно было бы спросить господина Нансена, посмел ли бы он в таком же костюме явиться ко двору какого-нибудь государя? Его не допустили бы и на порог дворце!»
Дико и странно читать сейчас нам это. Не богатство, не знатность и не наряд, а мужество, воля и преданность родине - вот за что ценят человека в СССР. Мы прекрасно знали это. Но с особой силой и наглядностью ощутили мы значимость этого закона именно теперь, когда председатель Президиума Верховного Совета СССР, не дожидаясь, пока мы вернемся на Большую землю с отчетом о своей работе, сам отправился на радиостанцию, чтобы поговорить с нами...
М. И. Калинин отечески ободрил нас, напомнил о том, как внимательно следит за дрейфом «Седова» весь мир, посоветовал нам еще крепче взять себя в руки, чтобы победно закончить рейс сквозь льды. Слышимость была прекрасная, мы улавливали все интонации М. И. Калинина. И когда он закончил свое выступление,
Затем к микрофону подошли наши жены, матери, братья, сестры, дети.
Как и на прошлых радиоперекличках, мы жадно ловили каждое слово наших близких, - чего не расслышит один, то потом подскажет другой. Воспоминания об этих разговорах обычно подолгу жили в кубрике и в кают-компаний, - люди перебирали все детали выступлений родных, толковали их по-всякому, вспоминали, кто из близких сильно волновался, кто выступал более бойко.
На этот раз больше других переживал, слушая выступления родных, Александр Александрович Полянский: его дочурка Зоя неожиданно расплакалась на весь мир. Мы слышали, как диктор вполголоса уговаривал ее и советовал спросить у папы про медвежат. Но Зоя не слушала его и плакала навзрыд. Ее выступление отложили. Только под конец передачи Зоя успокоилась и рассказала Александру Александровичу все домашние новости.
До поздней ночи слушали мы радиопередачу, посвященную двухлетней годовщине нашего дрейфа. По установившейся традиции, она закончилась большим праздничным концертом, организованным по заявкам седовцев. И только под утро мы разошлись по своим каютам, взволнованные, веселые, бодрые».
* * *
Все быстрее и неудержимее дрейфовал наш корабль на юго-запад. Плотно вмерзнув в мощный торосистый лед, едва заметно накренившись на правый борт, он плавно спускался к северо-восточной оконечности Гренландии, не встречая пока что никакого сопротивления.
Как и год назад, над нами часто проносились мощные циклоны, сопровождавшиеся быстрым падением барометра и крепкими переменными ветрами. По нескольку дней свирепствовала пурга, наметавшая вокруг судна гигантские сугробы.
Иногда за сутки ветер обходил чуть ли не весь горизонт. И все-таки мы не обнаруживали никаких признаков подвижки льда.
Поэтому жизнь на корабле шла по-прежнему ровно и размеренно, в точном соответствии с расписаниями научных наблюдений, судовых работ и учебных занятий. И только крупные революционные праздники да важные известия, приходившие с Большой земли, вносили изменения в этот привычный распорядок нашей жизни.
1 ноября, например, нам пришлось отменить вечерние занятия, так как Полянскому удалось нащупать в эфире трансляцию заседания V сессии Верховного Совета СССР, на котором решался вопрос о включении Западной Украины и Западной Белоруссии в состав УССР и БССР. С огромным вниманием слушали мы взволнованные, идущие от самого сердца речи представителей освобожденных народов.
Шесть дней спустя мы отмечали двадцать вторую годовщину Октябрьской революции. В третий раз приходилось праздновать Октябрь под ночным небом, усеянным звездам и подернутым бликами полярного сияния. Термометр показывал минус 31 градус. Как всегда, мы расцветили свой корабль флагами, зажгли факелы и вышли на лед под знаменами. Как всегда, провели праздничный митинг и потом слушали по радио передачу с Красной площади.