Триада
Шрифт:
– Девушка, можно я пройду? – говорит мужчина лет тридцати, выталкивая меня в сугроб, чтобы освободить себе дорогу.
Меня бросает в жар, ситуация с Кириллом сделала из меня параноика. Пусть и живет он в другом городе, но мне не дает покоя, что в документах, найденных в мусорном баке, можно было найти адрес моей прописки. Теперь человек, который однажды меня отравил, знает, где я живу. В любой момент он может разозлиться из-за того, что я его загостила, и тогда мне не поздоровится. А если вдруг вскроется, что я написала на него заявление – мне и вовсе кранты.
Ускоряю
Ставлю на плиту чайник и пытаюсь немного прибраться. Повсюду разбросаны пустые контейнеры из-под салатов с засохшим майонезом. Сгребаю их в охапку и кидаю в мусорку. Вряд ли я поеду обратно в Долгопрудный, чтобы вернуть их тете. Владик радостно чирикает и бегает по жердочке. Спать он, скорее всего, отправится не скоро.
Чайник не успевает засвистеть, как раздаётся звонок в дверь. На пороге появляется Катя. В длинной разноцветной искусственной шубе из ЦУМа. Мы целуемся в обе щеки, и она бросается ко мне в объятья.
– Чай будешь?
– Какой чай, Регин?
– С пряниками.
– Ты прикалываешься? – она начинается рыться в глубокой сумке и передает мне бутылку. – Просекко! Чай и дома попью, я не замёрзла. Вот ещё, наггетсы пожарим.
– Просекко с наггетсами? – усмехнувшись спрашиваю я.
Катя закатывает глаза.
– Взяла, что было. Не выделывайся.
Разноцветная шуба выглядит очень комично в убогой советской прихожей с облезлым линолеумом. Да и в целом мы с Катей давно превратились в героинь какого-то глупого ромкома – Кейди и Реджина Джордж из «Дрянных девчонок». Когда-то мы соревновались в крутизне своих игрушек, гаджетов и шмоток, но теперь я осталась далеко позади, мне больше за ней не угнаться. Но это нисколько не помешало нашей дружбе, скорее даже спасло нас от глупого соревнования.
Из глубины серванта достаю запылившиеся хрустальные фужеры. Мода циклична, они стали снова в тренде, как и 60 лет назад.
– Ну, давай, рассказывай, – говорит Катя, наблюдая, как я наливаю масло на разогретую сковородку. – Как съездила к тетке?
Хмыкаю ей в ответ. Даже и не представляю с чего начать.
– Катюха, ты мне не поверишь.
Мне нечего от неё скрывать, поэтому я рассказала всё как на духу. И про воришку, и про Кирилла, и про полицию, и про брата. Катя слушала меня, не перебивая, скрестив пальцы перед собой. Как бы я ни пыталась подать с юмором случившееся, её лицо под конец моего рассказа было очень серьезным.
– Дай-ка мне свой телефон, – выпаливает она, когда я замолкаю.
– Что ты там делаешь?
– Чищу твоих друзей и подписки.
– В смысле? – пытаюсь выхватить из рук свой мобильник, но она вцепилась в него мертвой хваткой.
– Регин, я серьезно. Он сейчас начнёт писать нашим старым одноклассникам,
Мои глаза округляются до размера летающих тарелок. Сама бы я до такого не додумалась. Ещё кто из нас параноик? Но она права. Любой из этих нарывов можно сковырнуть, и тогда последствия будут необратимы, я не смогу снова собрать себя по частям.
Глажу пальцем шрам на запястье, и меня уносит в пучину воспоминаний. Лезвие «Спутник», «Реквием по мечте» на ноуте, залезаю в платье в холодную ванну, пока мама на работе. Мне казалось, что я героиня фильма, отвергнутая любовью всей жизни. Тем самым Владиком, в честь которого я назвала попугая. В церкви отменили службу, и бабушка раньше вернулась домой. Увидев эту картину, она обмерла. Мать тут же отправила меня к психиатру, целую неделю я ходила на приемы и пила какие-то горькие таблетки. А потом нам сказали: «С подростками всегда сложно. Пройдёт». Действительно прошло, но стыд остался со мной навсегда. С тех пор я оставила попытки к саморазрушению, разве что чипсы и электронки, если их можно с натяжкой причислить.
– Больше всего меня бесит, что я не могу понять, что ему было нужно, – говорю я, вздыхая.
– Может, он хотел тебя трахнуть, а потом понял, что знал тебя ещё ребенком, и ему стало не по себе.
– Мог бы и просто так предложить. Ему бы подстричься, и вроде даже ничего, – меня передергивает от этой мысли.
– Фу, сейчас бы каких-то извращенцев обсуждать, – Катя кривит лицо в гримасе омерзения. – Умеешь ты, конечно, вляпаться. Давай лучше расскажу, кого я встретила на Красной Поляне…
На душе немного полегчало. То ли от высказанных переживаний, то ли от Просекко, одурманивающего разум. Мы смеемся над старыми шутками, над одноклассниками, бывшими крашами. Катя рассказывает, как ездила кататься на лыжах с родителями. Я не завидую. Когда я с ней, мне кажется, что у меня самой есть семья, будто это не её, а наши воспоминания. С каждым глотком мысли перемешиваются и хаотично движутся, будто нагретые атомы и молекулы, я едва успеваю за ними. Уже раскрасневшиеся разливаем по фужерам последние капли Просекко, как вдруг мне приходит сообщение. Веселый дурман спадает, я замираю, а Катя смотрит на меня с испугом.
– Что там такое? Это он? – спрашивает она, и тут же, хватая телефон, начинает читать вслух противным голосом. – Классно, наверное, быть такой хорошенькой, как ты. Чтобы набрать столько лайков в «ТикТоке» тебе достаточно просто надеть платье покороче и открывать рот под попсу. Ты хотя бы знаешь, как текст переводится? А вот кто-то пишет сценарии, ломает голову. Повезло, что тебе этого делать никогда не приходилось. Почему, кстати, перестала снимать? Ты, вроде, не располнела даже, – закончив чтение, Катя начинает громко материться и поносить его с ног до головы. – Нет, ну вы видели таких уродов? Я сейчас ему напишу. Напишу, что он сопливый ушлепок, на которого даже из жалости смотреть никто не будет.