Триада
Шрифт:
– И не надо стесняться. Я за свою жизнь видела много голых мальчиков. Люди, знаешь, нередко болеют. В том числе стыдными болезнями. Иди, иди, дружок, пока вода не остыла. Гая нет дома, так что не оглядывайся.
Помытым Дан почувствовал себя лучше. В маленькой комнатке за кухней, где помещались чаны с водой и прочие банные принадлежности, имелось и большое зеркало. Вот зачем, спрашивается, если мужчины не бреются, а до фенов здесь не додумались еще? Чтобы Дан мог в деталях изучить свою синюшную рожу с трехдневной щетиной а-ля Рома Абрамович? Впрочем, у того щетина темная и достигается, наверное, сложными манипуляциями личного цирюльника.
На душе стало так тошно, что Дан застонал. И тут без стука вошла мама. Дан поспешно прикрылся ладонями, как когда-то на медосмотре на призывном пункте, и снова запылал.
– Повернись, – скомандовала вампирша, – я тебя полечу. Или лучше пойдем, ляжешь.
Чувствуя себя последним идиотом, Дан пробежался до комнаты Гая и поспешно брякнулся на диван. Вампирша помазала объект все той же щипущей гадостью и накрыла его горячей-прегорячей тряпкой.
– В вашем мире женщины не бывают лекарями? – удивилась мадам Лит. – Или ты от них так же бегаешь?
– Я не болею, – заоправдывался Дан. – И потом, я не на прием к доктору пришел, я…
– Не смущайся, дружок. Я мама твоего приятеля, но я и лекарь. Смею считать, что очень хороший. Теперь давай поговорим о ранах, нанесенных твоей душе.
– Нет, – отрезал Дан почти грубо, – я сам справлюсь.
– Справишься. Гай, правда, сомневается, но я в людях разбираюсь лучше. Дикие нравы внутреннего города следует принимать как неизбежность. Если ты будешь рвать себе душу, оттого что идет снег, он не перестанет идти. Конечно, с тобой обошлись глупо, жестоко и несправедливо. Это с тобой впервые. Но будет еще. В твоем мире, похоже, нет такой жесткой иерархии, как у нас, ты привык к свободе, привык к своим правам. Здесь у тебя тоже есть права и есть свобода. Но только пока ты не столкнулся с благородными. Ты – ничто. И я тоже, разумеется. Но вампиров они хотя бы опасаются. Людей из внешнего города почитают за скот, и с этим следует считаться.
Дан уткнулся лицом в простыню. Диван был мягкий, и нос ушел глубоко, стало трудно дышать, потому он просто отвернулся. Очень холодная рука вампирши погладила его по спине, а потом Дан услышал легкие шаги. Наверное, она просто захотела, чтобы он услышал. Вообще-то вся семейка передвигалась беззвучно.
Дан пролежал так весь день, страшно краснея, когда кто-то приходил менять ему компресс. Дважды он бегал в сортир, так же обмотавшись тряпкой, но успевая проскочить по пустому коридору. Снова и снова он переживал ночное унижение. Память услужливо подсовывала новые детали, и сколько в них было фантазии, а сколько правды, он и не хотел знать. Бессильный гнев сдавливал горло, если бы в этот момент – в эти моменты – пришел Гай, Дан со всей искренностью попросил бы его о помощи. Как угодно, пусть больно, пусть страшно, только бы стереть эти воспоминания. Пусть выпьют в конце концов. Дан – здоровый парень, на всю семью достанет. Здесь его никто и не хватится, а там… там уже, может, и не ждут.
Как-то Витька выманил его «на шашлыки», и был там его то ли дружок, то ли бизнес-партнер, детина из урок, измотавший
Не было рядом кинжала. Да и заливать кровью чужую спальню нехорошо. Пусть лучше кровь Гаю достанется.
Гай все не шел, но решимость Дана от этого не слабела. Пусть. Если он не появится до полуночи, Дан пройдется по этажам в чем есть, найдет одежду и покинет этот дом. В конечном счете петля тоже пойдет. Какая разница?
Забавно. Он хотел сделать приятное Гаю. Им нужна свежая кровь, а ему – нет. Так что пусть.
Гай вернулся, когда Дан уже искал в его гардеробе хоть какие-то штаны.
– Мое тебе будет мало, – сообщил он, бросая на диван сверток. – Но одежду я тебе принес.
– Гай… – начал Дан, почувствовал страсть и пафос в голосе, а голый человек, рассуждающий со страстью и пафосом, – это очень смешно. Он замолчал, сел на диван и подпрыгнул – стало очень больно, разозлился на себя сверх меры.
– Не надо, – тихо сказал Гай. – Думаю, я тебя понял. Стоит оно того? Ты сможешь с этим жить.
– Я не хочу! – заорал Дан. – Считай меня слабонервной барышней или полным идиотом – мне плевать, я сам…
– Хорошо. Я обещал. Значит, сделаю.
Дан опустил голову.
– Прости, Гай. Но я действительно не хочу. И знаешь… если тебе нужна кровь… мне-то все равно.
– Мне нужна кровь, – медленно произнес Гай. – Ионы серебра вымываются из организма вампира свежей кровь.
– Ну так пей.
Со стороны это выглядело однозначно: к совершенно голому мужчине неторопливо приближается другой мужчина, хотя и одетый, и, склонив голову, целует первого в шею. Это и было похоже на поцелуй. Укус Дан почувствовал, вздрогнул, но боль мгновенно прошла. Наверное, в слюне или зубной эмали вампиров содержатся анестетики. А потом это еще больше напоминало поцелуй. Было приятно. А что? Чьи-то (мужские!) холодные губы нежно посасывают тебе шею – именно это и есть поцелуй…
Гай вдруг отшвырнул его. Дан шмякнулся на диван, ойкнул и саркастически осведомился:
– Что, невкусно?
– Вкусно, – глухо ответил Гай. – У тебя очень хорошая кровь. И мне нужна кровь. Но я не могу.
– Почему? – удивился Дан. Сидеть было не так уж больно. И на душе было не так уж и плохо. Даже некоторая эйфория наблюдалась. – Этические соображения мешают?
– Мешают.
Плечи Гай поникли. Он помолчал несколько минут.
– Напрасно я тебе пообещал. Ты можешь справиться – и ты справишься. В конце концов ты не первый униженный в любом из миров. И не последний.
Дану очень хотелось умереть. Очень. Возможно, если бы был еще какой-то способ забыть, избирательное уничтожение памяти или пусть даже полное, пусть и лоботомия с последующим идиотическим счастьем, только бы не помнить, как чужие (и не женские) ловкие пальцы расстегивают на нем штаны и мгновенно сдергивают их до колен вместе с трусами, как отработанные движением его устанавливают на четвереньки и первый удар обжигает выставленные на всеобщее обозрение ягодицы…
– Пожалуйста, Гай…