Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая
Шрифт:
Кроме музеев Ватикана побывала в Капитолийской картинной галерее, полюбовалась дворцами, окружающими площадь Капитолия, его архитектурным ансамблем в целом, спроектированным Микеланджело и, конечно, поднялась по выполненной по его же проекту необычайно крутой торжественно-импозантной лестнице. В общем, вволю надышалась воздухом Рима, побродила по его центральным улицам, где на каждом шагу встречаются тщательно сохраняемые археологические находки, побывала в Пантеоне, совершила длительную прогулку вдоль Тибра, дойдя до поражающего своими размерами цирка Массимо, еще раз восхитилась площадью Испании и площадью Навона и, разумеется, бросила монетку в фонтан Треви – ведь хочется возвращаться в тот город, куда ведут все дороги, снова и снова…
Доменико де Микелино.
Данте и его «Божественная комедия».
Фреска. Собор.
Флоренция
А мой путь теперь лежал во Флоренцию, город «дольче стиль нуово»,
Храм Санта-Мария Новелла.
Флоренция
Н. Б. на Понте Веккио.
Флоренция
Каких только архитектурных чудес нет во Флоренции – это и облицованный зеленым и белым мрамором баптистерий с тремя знаменитыми бронзовыми воротами – Восточные ворота работы Гиберти, десять панелей которых воспроизводят сцены из Ветхого Завета, были названы Микеланджело «Вратами Рая». Это и многочисленные церкви, в большинство из которых я не могла не зайти, чтобы полюбоваться мозаиками, фресками, картинами, всем суперэстетизированным внутренним убранством – церкви Санта-Мария Новелла, Санта-Кроче, Орсанмикеле, Сан-Лоренцо, Сантиссима Аннунциата, Санто-Спирито, Санта-Тринита… Не говоря уже о дворцах – дворец Строцци, палаццо Медичи-Риккарди, дворец Питти с садами Боболи, палаццо Веккио… И конечно же, знаменитый мост через Арно – Понте Веккио с коридором Вазари, созданным специально для того, чтобы Козимо I мог спокойно проходить из палаццо Веккио во дворец Питти. Обе стороны моста вплотную застроены домами XIV века и современными живописными ювелирными лавочками, чередующимися с открытыми площадками, с которых можно любоваться видами на реку и другие перекинутые через нее мосты.
Да, многочисленные прекрасные храмы, палаццо, сады, мосты… Вот и пришло, наконец, время поговорить о том главном, ради чего я приехала во Флоренцию – и, разумеется, не только я, но и все любители и ценители подлинного, высокого искусства. Как вы понимаете, друзья, я имею в виду галерею Уффици. В этом собрании подлинных шедевров я провела два почти полных дня. Вехами бесконечного маршрута по этой уникальной картинной галерее были произведения флорентийской, веницианской, фламандской школ живописи, алтарные образы, собрания античной скульптуры и старинных гобеленов. Попытка даже поверхностно описать великолепие полотен Рафаэля, Веронезе, Чимабуэ, Джотто, Гирландайо, Фра Анжелико, Карпаччо, Беллини, Липпи, Вероккио, Монако, Джоржоне, Перуджино, Пармиджанино, Мантенья, делла Франческа, Понтормо, Лотто, Синьорелли, Лоренцетти и многих других выдающихся художников была бы верхом самонадеянности и легкомыслия. Сосредоточусь на моих любимых залах и произведениях. Это прежде всего зал Боттичелли. «Мадонна во славе (Магнификат)», «Рождение Венеры» и особенно «Весна» – на мой взгляд, совершенное воплощение тонкой, изысканной живописи, органически присущих творчеству этого художника мифологизма и символизма. Красота земная и небесная у него гармонически сочетаются.
Тициан.
Венера Урбинская.
1538. Уффици.
Флоренция
Еще один мой любимый зал – тот, где экспонировано «Благовещение» Леонардо да Винчи. Всё на этом полотне – сама поза Марии, ее удивленно-отстраняющий жест; изысканная красота несущего благую весть ангела; умиротворенный покой будто вырезанных на фоне неба кипарисов и горок на горизонте – дышит вечностью, пронизано духовностью. А чуть дальше по галерее – тициановские «Флора» и «Венера Урбинская»: этими непревзойденными в своем великолепии гимнами изысканной женской красоте, пленительной женственности я обычно заканчиваю посещение Уффици, стараясь не расплескать переполняющие меня впечатления.
Микеланджело Буонарроти.
Святое семейство.
1503–1504.
Уффици.
Еще одна мощная художественная доминанта Флоренции для меня – представленное в ней во всем многообразии творчество Микеланджело (перед поездкой я перечитала книгу Ирвинга Стоуна «Муки и радости», посвященную жизни и творчеству этого гения). Это и его живопись («Святое семейство» в Уффици) и, в данном случае главное, скульптура. В Галерее Академии невозможно, разумеется, пройти мимо его непревзойденного «Давида». Но взгляд приковывает совершенно другая, по сравнению с той, что мы видели в соборе Святого Петра, «Пьета Палестрина». Как и микеланджеловская «Пьета» из музея произведений искусства Собора Санта-Мария дель Фьоре, эта скульптурная группа «грубой лепки» преисполнена трагизма, ее экспрессивность усугубляется приемом «поп finito». Это потрясающей художественной силы апофеоз скорби. Совершенно иными по отделке, работе с материалом, доскональному знанию человеческого тела предстают обнаженные аллегорические фигуры Ночи и Дня, Вечера и Утра, охраняющие в Новой Сакристии церкви Сан-Лоренцо саркофаги двух герцогов Медичи – Джулиано и Лоренцо. Особенно поражает своим неземным лунным сиянием «Ночь».
Зал Галереи Академии.
Флоренция
Да, Флоренция для эстета и эстетика – один из самых притягательных городов мира. А сколько чудесных мест Италии хотелось бы снова, и на этот раз по-настоящему, увидеть – Ассизи, Сиенну, Равенну, Верону, Неаполь… Так что, будем надеяться, всё еще впереди. Милан же был весьма значимой вехой на пути моего погружения в эту страну.
В. Б.: Между тем пример моего миланского путешествия (можно сослаться и на любое другое) я привел только для того, чтобы показать, насколько трудно, точнее, практически невозможно описать словами сущность события эстетического путешествия. Этим оно отличается от любых других путешествий, результаты которых подробно и основательно излагают в отчетах о них с приложением документации, артефактов и т. п. У нас же все остается и сохраняется только внутри нашего духовного мира, нашего сознания. Хотя потребность как-то запечатлеть эстетический опыт, свершившийся в путешествии и давший реальное приращение первой духовной части нашего опыта по завершении его физической части всегда очень сильна. И мы постоянно пытаемся это делать. Вы правы, когда говорите о том, что событие эстетического путешествия продолжается еще долго по возвращении из него. Мы изучаем привезенные материалы и заново, иногда с не меньшей силой переживаем все то, во что погружались во время путешествия. У меня же с юности появилась потребность и как-то письменно фиксировать свои впечатления. После первых студенческих поездок по Древней Руси я написал несколько статеек в институтскую многотиражку, стремился поделиться и с другими тем, что так обогатило меня в этих путешествиях.
Микеланджело Буонарроти.
Пьета.
1550–1555.
Музей произведений искусства Собора Санта-Мария дель Фьоре.
Флоренция
Микеланджело Буонарроти.
Пьета Палестрина.
1555.
Галерея Академии.
Флоренция
Н. М.: Думаю, что все это отнюдь не бесполезно. Особенна та вербализация опыта путешествия, которую нам иногда удается все-таки осуществить в рамках хотя бы нашего «Триалога». Это подтверждают и его читатели в своих откликах. Да и мы сами, в первую очередь, отнюдь не без удовольствия обмениваемся письмами о таких поездках и даже инициируем друг друга письменно рассказывать о них. Понятно, что сущность эстетического опыта, составляющего высшие точки путешествия, передать не удается, но все то, что Вы называете «вокруг да около», уже активно работает на эстетически чуткого человека, вызывает у него интерес к данному путешествию, если он его еще не совершил, и своеобразное анамнетическое сопереживание, если он уже был в тех местах, о которых читает. Я, например, с интересом и духовно-эстетической радостью изучаю все Ваши послания о подобных поездках.
В. Б.: В этом Вы правы. Судя по нашему триаложному опыту, подобные письма действительно инициировали нас совершать те эстетические путешествия, в которые мы сами вроде бы и не собирались. Письма о. Владимира о Моро ускорили посещение его музея, а Ваши рассказы о Брюгге подвигли меня съездить туда и пережить много прекрасных часов. А без этого я, пожалуй, и до сих пор не побывал бы там. Да, сущность конкретного эстетического опыта нельзя вербализовать, но ориентировать эстетически чуткого человека именно на него неким вербальным текстом, особенно талантливо написанным, вполне можно и даже, пожалуй, нужно. С этим я не могу не согласиться. Именно Ваши красочные рассказы о Санторине и Корфу побудили меня в свое (совсем в общем-то недавнее) время посетить эти удивительные в эстетическом плане места.
Итак, мы, кажется, приходим к выводу, что событие эстетического путешествия, никем вроде бы сознательно не анализированное, имеет все основания для того, чтобы стать предметом серьезного изучения эстетиками. Не так ли?
Н. М.: Полагаю, что именно так. Да мы в какой-то мере этим разговором уже и закладываем начала такого изучения.
В. Б.: Несомненно. И здесь я все-таки хочу попытаться обратиться к святая святых эстетического путешествия и эстетического опыта в целом – к его метафизической сущности, которая в конечном счете и является его идеальной целью, далеко не в каждом путешествии, увы, достижимой реально, но манящей нас всегда в подобное путешествие.