Тридцать четыре холостяка или Дневники народной свахи
Шрифт:
Народ стал на нас коситься. Не удивительно: я-то и не думала шептать.
— Отстань, я сказал, — богатырь сжал кулаки.
— Или тебе просто завидно? — добила я.
Довела — признаю без всяких угрызений совести. Ну а чего он на женщин опять взъелся? Сам виноват, зараза такая. Желваки на лице заходили, в глазах целый шторм поднялся… Да, было бы мне ой как плохо, если бы всеобщее внимание не привлек Тимофей, который буквально выползал из-под лестницы.
— Валерьянки! Налейте мне валерьянки! — провыл кот, направляясь в столовую. —
— Я с тобой! — неожиданно поддержал усатого Светик и подорвался с места за медовушкой.
— Светозар, а ну, стой! — крикнул ему вслед Любозар. — Вернись, кому говорят! Тебе еще на службу…
— Без меня разберетесь! — донеслось из кухни.
Богатыри переглянулись и стали методично поглощать обед. Ах вы, предатели! Сейчас вы все уедете, а мне одной этих двоих потом усмирять? Вот, возьму и обижусь на всех. Р-р-р…
К возвращению Светика богатыри, четыре невесты и их папенька уже завершили трапезу и вовсю толпились в сенях. А меня как будто и нет! Ну что ж, прикинусь мебелью. Буду сидеть тихо, как мышка… если получится.
Оглядела стол и недовольно засопела: богатыри, что, совсем совесть потеряли? Даже посуду за собой убрать забыли! Неужели Тимофей и Светозар представляют собой такую большую угрозу, что они быстро пообедав стали в путь-дорогу собираться? В тереме остались только мы вчетвером, а именно: я, Светозар, Тимофей и зло сопящая под лестницей Аглая.
Когда эти двое болезных уселись на лавочку бочок к бочку, я демонстративно встала и стала собирать посуду. Угрюмо наблюдая за моим занятием, Светозар придвинул поближе к себе собственную тарелку, а также еще пару блюд, где еще оставались соленья. Присмотревшись ко мне повнимательнее, он грозно спросил:
— А синяк на скуле откуда?
— Об угол ударилась, — буркнула я.
А вот не хочу я, чтобы он знал о произошедшем, тем более, после таких слов. Вон, его и такое объяснение устроило. Сидит и преспокойненько себе медовуху наливает. И кота не обделил — валерьяночки ему в миску плеснул.
Я закончила таскать посуду и приступила к мойке. Вскоре из столовой стали доноситься какие-то завывания:
— Давай стихи сочинять, — расслышала я пьяный голос Тимофея. — Чур, я первый… — И понеслось…
— Подруга моя вредная,
Почем меня ты пнула в хвост?
Твои глаза победные, ик, вредные,
Я за тебя пью тост.
— В точку! — отозвался Светозар. — Давай, теперь я…
Ох, женщины, такие эгоистки,
Швыряют скалкой в бедных мужиков.
А еще, Ален, вы жуткие артистки,
Гоняете нас, словно батраков.
— Светик, да ты красивее Смеяна сейчас сказал, ик! — восхитился кот. — Моя очередь…
Аглая, ты, зараза быстрая моя,
Налюбоваться на тебя я не могу.
И за тычки себя ты не коря,
Дашь подзатыльник бедному коту.
О!
— Да-а-а… Мы с тобой поэты, Тимка, — промычал Светик, — я завершаю этот поэтический вечер…
Нахальная и дерзкая ты баба.
Ты сотворяешь мне
На прямой дороге по пути к тебе,
И даже под дождем, в речной воде.
Ик!
У-у-у! Они меня достали! Хорошо еще Аглая не слышит… Так, быстро домываю посуду и иду к себе. Посплю…или поплачу… Хотя нет, плакать не буду, но посплю с удовольствием. А с этими двумя наклюкавшимися особями мужского пола нянчиться не буду! Пускай сами себе тазики таскают. А то они, значит, тут расслабляются, повышают градус, а я потом буду волосы над тазиком придерживать, ну, или в случае с котом — усы.
Проскочив мимо изрядно принявших на грудь, я прошла к лестнице и направилась к себе в комнату. И ничто меня не заставит оттуда до вечера выйти.
— Плохо-о-о… — завыл под дверью кот.
А я сижу в кровати со сложенными на груди руками и стараюсь не обращать на его вой никакого внимания. Я же обещала себе, нос из комнаты до самого ужина не высовывать.
— Алена-а-а… — не унимался Тимофей, — плохо мне-е-е…
— Иди Аглае жалуйся! — рыкнула, смотря на дверь.
— Алена-а-а… — а это уже голос Светозара — он тоже под моей дверью стоял. — Плохо мне-е-е…
— Тазики в кухне! — снова рыкнула на дверь.
— Безжалостная-я-я… — завыл Тимка.
— Знаю! — жестко сказала я.
— Аленушка-а-а… — кажется, богатырь стукнулся лбом в деревянную дверь да так и застыл, — плохо-о-о…
— От меня-то вы чего хотите? — спросила, стараясь успокоиться.
— Помоги, а? — муркнул пьяный кот.
— Чем? — тяжело вздохнула.
— Выйди, и скажем, — хмыкнул в стельку пьяный богатырь.
Я снова тяжело вздохнула и спустила ноги с кровати. Лапти надевать не стала и на цыпочках, стараясь не шуметь, стала красться к двери. Когда подошла на нужное расстояние, приложила ухо к гладкому дереву и стала прислушиваться.
— Ален… — произнес Светик. Его голос слышался чуть выше моей головы. Видимо, так и не отлип от двери. Ну, или использовал ее как опору, чтобы не упасть. — Открой…
— Алена-а-а… — раздалось мурчащее в области ног, — ты там спишь что ли?
Я стояла и старалась сдержать смех. Даже рот ладонью прикрыла, чтобы не дай бог не выдать своего близкого присутствия некоторым пьяным личностям.
— Алена-а-а… — это снова богатырь, — люби-и-имая… открой…
Любимая? Ничего себе закрутил! Если он думает, что я куплюсь на ласковые слова, то фигушки ему.
— Сваха-а-а… — снова жалобно замурчал кошак, и по глухому стуку об пол я поняла, что он плюхнулся на него своей пушистой попой.
— Ален, — за этим словом последовал тяжелый вздох, — милая, открой…
Ну, богатырь… Не открою! Посмотрим, какое он следующее ласковое слово скажет. Мне может приятно от него такое слышать. Я может тут вообще, как Тимофей от валерьянки, поплыву скоро и тоже попой на пол бухнусь.
— Аленушка-а-а… — Светозар сделал ну совсем-совсем жалобный голос, — плохо мне-е-е… родная, ну, пожалуйста…