Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса
Шрифт:
Я возил камни, махал кувалдой, и скоро пот залил мне лицо, и я уже стал считать часы, когда кончится моя, то есть мистера Тернбулла, смена. Прилетела цапля и принялась ловить рыбу в ручье, совершенно не обращая на меня внимания, как будто я был не живой человек, а камень. И вдруг из-за поворота показалась машина, дешевенький фордик, за рулем которого сидел круглолицый молодой человек в шляпе.
— Здравствуйте, — сказал он, протягивая мне руку. — Вы Александр Тернбулл? А я ваш новый мастер. Вы живете где-то неподалеку и взяли подряд на ремонт дороги от Ледловира до Риггса? Ну что ж, мне нравится, как
«Ну что ж, такой ценитель, как дорожный мастер, ничего не заметил», — не без гордости думал я и надеялся, что и другим зрителям мое исполнение понравится. Где-то в одиннадцатом часу мимо проехал булочник, и я купил у него пачку имбирного печенья и сунул ее в карман брюк. Потом пастух прогнал по дороге стадо овец и нарушил мои философские раздумья вопросом:
— А куда делся Спекки?
— Заболел. У него начались желудочные колики, — отвечал я, и пастух пошел дальше.
Шел уже первый час, когда мимо меня проехал большой черный автомобиль и остановился метрах в десяти от меня. Из него вышли трое мужчин и направились ко мне. У них был скучающий вид, словно они прогуливаются после долгой поездки. Двое из них походили на тех, что были в гостинице, третий был в бриджах и клетчатой куртке — не то ветеринар, не то небогатый фермер — но в глазах его я заметил настороженность.
— Добрый день, — сказал он. — Я вижу вам эта работа не в тягость.
Я, еще когда автомобиль только проехал мимо меня, постарался сделать вид, что мне наплевать, кто тут ездит или ходит. Теперь же я выпрямился, потер поясницу обеими руками и, смачно сплюнув прямо перед собой, уставился на него.
— Есть работа лучше, есть работа хуже, — начал я, точно простоватый малый, который думает, что он себе на уме. — Вот вы, к примеру, раскатываете на машине, сидя на мягких сиденьях. Была бы моя воля, я бы всех, кто ездит на машинах, заставил чинить дороги, ведь это они их разбивают.
Человек в бриджах посмотрел на газету и сказал:
— А вы, значит, интересуетесь, новостями?
— Новостями? — переспросил я. — Газета-то за прошлую субботу. Все эти новости уже протухли.
Человек в бриджах нагнулся и, взяв газету в руки, посмотрел на дату. Потом положил ее на то же место, придавив камнем. Вдруг длинный малый из тех двоих, что были в гостинице, сказал по-немецки, чтобы он обратил внимание на мои башмаки.
— Какие на вас модные башмаки? — заинтересовался он, — Такие местный сапожник, я думаю, не сошьет?
— He-а, — сказал я, — Мне их подарил в прошлом году один джентльмен, который охотился в наших местах. Как же его звали-то?
Я стал скрести всей пятерней затылок.
Опять длинный малый сказал по-немецки, что все в порядке, пора ехать. И тот, что в бриджах, задал мне последний вопрос:
— Сегодня рано утром никто не проходил или, может быть, проезжал на велосипеде мимо вас?
Было очень большое искушение сказать: «Он проехал мимо меня рано утром», но я сдержался и, почесав опять в затылке, отвечал:
— Кто ж его знает? Я, правду сказать, сегодня маленько запоздал. Дочь у меня замуж вышла. Ну мы, значит, и засиделись. Булочник проезжал,
Тот из двоих, что поменьше ростом, дал мне сигару. Я понюхал ее, опять же принимая дурацкий вид: «Мол, курили и мы сигары. Толк в них знаем». Все трое пошли к машине, и она скоро исчезла из вида. Сердце у меня прыгало от радости, но я продолжал махать кувалдой. И правильно сделал, потому что минут через десять машина вернулась и один из них помахал мне рукой. «Да, с этими ребятами надо держать ухо востро», — подумал я.
Я еще немного поработал, потом доел остатки завтрака. Мистер Тернбулл все не возвращался, и я возблагодарил милосердное Провидение, потому что — вернись он — я был бы поставлен в очень трудное положение: вырваться сейчас из окружения я никак не мог. А я должен был вырваться из него во что бы то ни стало!
В пять часов вечера все оставалось по-прежнему. И я решил, что, как только стемнеет, пойду к дому мистера Тернбулла и затем буду идти всю ночь через холмы на север. И вдруг возле меня остановился роскошный автомобиль с большим багажником, и сидящий за рулем человек попросил прикурить. Господи, да ведь это же Мармадюк Джопли!
Это был один из брокеров, с которыми я имел дело по приезде в Лондон. Марми был известен снобизмом и раболепством перед титулованными особами. Он вечно разъезжал по своим знакомым и любил хвастаться, что провел уик-энд у лорда А. или лорда Б. В то же время это был законченный хам и негодяй, способный закатить скандал по любому поводу. Я обедал с ним раза два в клубе и больше уже не мог без тошноты глядеть на него. Я как-то спросил одного своего нового знакомого, почему никто не прибил Марми палкой, и тот ответил, что в Англии не принято жестоко обращаться с животными.
В два прыжка очутился я возле машины и, рванув дверцу, плюхнулся на сиденье.
— Привет, Марми! — выпалил я. — Какая приятная встреча!
Он здорово струхнул, потому что открыл рот и долго не мог его закрыть. Наконец, с трудом выдавил из себя:
— Какого черта? Кто вы?
— До того зазнался, что уже не узнает знакомых. Неужели не помнишь? Ханней, инженер из Родезии.
— Боже милостивый! Убийца! — прошептал он.
— Вот-вот. Сам понимаешь, мне ведь теперь терять нечего — что одно убийство, что два. Поэтому делай то, что я сейчас скажу.
Я надел его шикарное кожаное пальто, модное кепи и, натянув перчатки, сел за руль. Из придурковатого рабочего я в один миг превратился в шикарного туриста. Засаленная фуражка мистера Тернбулла теперь красовалась на голове Марми, и, как ни странно, этот сноб даже не пикнул.
С трудом развернув машину, я поехал назад, на север. Я надеялся, что наблюдатели ничего не заметят.
— Сидите, мой друг, тихо, — сказал я Марми, — и не рыпайтесь. Не то я вынужден буду причинить вам боль, может быть, даже свернуть вам шею. Savez? [12] Ваша машина нужна мне на некоторое время, а потом можете катиться на ней ко всем чертям.
12
Понимаете? (фр.).