Тридцать лет под землей
Шрифт:
В 10 часов все готово: пневматические матрасы и спальные мешки скатаны, палатка сложена, мешки затянуты, и мы отправляемся в путь, в неизвестное. Куда мы идем? Мы ничего не знаем и строим догадки, каков будет конец: затопленный колодец, сифон, загромождение?
А в голове продолжает мелькать: карабканье вверх, остановка, визирование, записная книжка, карандаш, буссоль. И опять все то же, акробатика, остановка, визирование и т. д.»
Жак Теодор, сильно хромавший и бородатый, как бродяга, первым поднялся на поверхность и в общих чертах набросал мне конфигурацию пропасти, откуда следовало, что наши друзья открыли и обследовали еще четыре грандиозных зала, пока не достигли последнего, конечного тупика, где провели целый день, тщетно отыскивая
Не надо было большего, чтобы я решил спуститься в пропасть с Мереем и Леви, который на этот раз почти уже свободный от организационных забот мог нас сопровождать и посвятить некоторое время исследованию.
Отряд «Б» (Эпелли) был поэтому сменен отрядом «С», бывшим не чем иным, как частью отряда «А».
Смена произошла на глубине пропасти, где находился телефон и где скопились в живописном беспорядке невероятные груды материалов и продовольствия.
Последовали длительные объяснения и комментарии, бесконечные описания, в общем довольно путаные, потому что некоторые буквально падали от сна. Не было конца поздравлениям и рассказам. Эрто рассказал, как, оставшись один с испанцем Ассенс в залах Лубена и Элизабет Кастере, он заблудился и долго блуждал со своим молодым, совершенно упавшим духом спутником; юношу в нервном припадке пришлось срочно поднять наверх.
Сам Эрто, уже девятый день находившийся в пропасти, был удивителен. Правда, ввалившиеся щеки густо заросли бородой, но он в общем держался изумительно. С тяжелой аккумуляторной батареей через плечо он не переставая продолжал наводить свои громоздкие прожекторы, снимая разные виды пропасти и участников экспедиции в различных положениях.
Я уже не помню, кто рассказал о случае с Янссенсом во время спуска в большом колодце.
Оказалось, что наш товарищ Янссене, опустившись до балкона «80 метров», перешагнул через доску, которую я там вставил во время своего первого спуска, и принялся за какое-то, по-видимому, очень сложное дело, потому что наверху было слышно, как он ворчал и сопел в свою телефонную трубку.
— Что ты говоришь и что ты там делаешь? — спросили сверху.
— Да вот стараюсь спуститься лицом к пустоте.
— А зачем тебе нужно спускаться непременно лицом к пустоте?
— Да потому что так написано на доске.
На самом деле, Лепине, отпиливший доску и придавший ей нужную форму, на одной стороне написал красной краской «Face au vide» [42] , чтобы я правильно поместил доску, предназначенную задерживать камни на балконе.
Янссене принял указание по своему адресу и старался следовать ему буквально.
42
Лицом (т. е. этой стороной) к пустоте.
— А историю с мулами, знаете вы ее? — пустился рассказывать еще кто-то.
Оказалось, что, когда Кастере как-то сидел на краю пропасти около лебедки, один из носильщиков сказал ему, что караван мулов, с нетерпением тогда ожидавшийся, уже виден и скоро прибудет в верхний лагерь. Вход в пропасть был связан телефоном с этим лагерем, расположенным выше на склоне горы, и Кастере сейчас же взялся за трубку:
— Алло, алло! Мулов заметили? Разгрузите их немедленно и тотчас пришлите сюда высланные из По новые парашютные ремни.
— Какие мулы? Мы не ждем никаких мулов, — ответил голос.
— Как какие мулы? Ну мулы, вышедшие сегодня из деревни Аретт. И, по-видимому, они уже показались. Вы их не видите?
— Нет, нет, не видим никаких мулов и очень бы удивились, если бы они здесь появились.
— Что за вздор, вы что — с ума сошли? Кто у телефона? — вышел из терпения Кастере.
— Здесь у телефона? Лепине.
Оба аппарата стояли рядом; Кастере в поспешности схватил трубку телефона, проведенного в пропасть, и всеми силами старался убедить Лепине, находившегося на глубине 350 метров, что он должен ждать прибытия обоза мулов.
Как видите, встреча
Партия «Б» должна была вернуться к дневному свету, а партия «С» снова погрузится в глубины пропасти. Мерей, Леви и я уже начали спускаться по обвальному склону зала Лепине, когда нас окликнули:
— Эй, вы, заступ не забыли захватить?
— Заступ? Это зачем?
— А чтобы углубить пропасть!
Последние взрывы смеха и пожелания удачи…
За один прием мы пересекли залы Лепине, Элизабет Кастере и Марселя Лубена. Миновали то место, где несколько дней тому назад окрашивали воду ручья флюоресцеином; прошли вдоль длинного коридора «Метро», где рядом могли проехать десять железнодорожных поездов, и, наконец, дошли до Большого Барьера, конечного пункта нашего предыдущего маршрута. Там, воспользовавшись остановкой, я распаковал тяжелый авиационный альтиметр, доверенный нам летчиками из По. Я его тщательно отрегулировал и наблюдал с самого первого дня, без конца выверяя отклонения, испытывая чувствительность и точность на уровнях, разница в которых была известна. Альтиметр меня вполне удовлетворял, и я был уверен, что с этим прибором получу точные и очень ценные данные.
Стоя, как и во время нашей первой рекогносцировки, наверху Большого Барьера, мы сегодня уже имели право спуститься до потока, протекавшего через зал, свод которого ускользал от прощупывания светом даже очень сильного электрического фонаря.
Наши предшественники проявили большую внимательность, посвятив зал тому, кому они были обязаны возможностью спуститься в пропасть (и подняться наверх) без неприятных происшествий: инженеру Квеффелеку. Пересекая зал Квеффелека, мы также с благодарностью вспоминали нашего «великого колодезника» и не замедлили проникнуть во второй неф [43] , еще более обширный и еще более хаотичный, — зал Адели, названный так в память того, что прошлый год Лепине провел в добровольном заточении на далекой Земле Адели.
43
Неф — архитектурный термин, обозначающий вытянутую в длину, обычно прямоугольную в плане часть высокого помещения (храма и т. п.), разделенного в продольном направлении колоннадами или арками.
Пересечение зала Адели потребовало непрерывной изнурительной гимнастики, как и преодоление подобного же мифического хаоса всех прочих залов пропасти. Сражаясь с богами, гиганты нагромоздили Пелион на Оссу, чтобы взобраться на Олимп. Не здесь ли происходила эта борьба титанов? Нет, здесь титаны называются Тектоникой, Эрозией, Растрескиванием; эти природные агенты — явления гидрогеологии создали архитектуры, выходящие за пределы человеческих мерок: нефы колоссальной высоты и протяженности, беспорядочные завалы упавших со сводов огромнейших глыб породы.
Эти нагромождения скальных обломков, достигающие 30 и 40 метров высоты, заваливают залы, скапливаются, непрерывно перемещаются бурно разливающимися водами потока, все подмывающими, все смещающими и все переносящими. Поэтому, в то время как обычно от посещения пещер остается впечатление тишины, неподвижности и тысячелетней безмятежности, тут, наоборот, впечатление совсем другое. Здесь оказываешься в земной полости в самый разгар ее эволюционного развития, находящейся в состоянии непрерывного потрясения, в пещере молодой, говоря геологически, и «живой», где силы природы активно работают и борются. Стены и своды (когда их можно разглядеть) носят внушительные свежие шрамы, следы отслаивания и откалывания масс породы, обрушивающих вниз тонны камня [44] .
44
Кастере, по-видимому, не вполне точен, характеризуя эту пещеру как молодую. Крупные размеры залов, связанные с этим неустойчивость потолка и обвалы, наоборот, свидетельствуют о ее большой зрелости.