Тридцать ночей
Шрифт:
— Ты не можешь шпионить за тем, что итак уже принадлежит тебе, — прошептал он.
Я улыбнулась, проглатывая невыплаканные слезы.
— Наконец-то, теперь я знаю всю правду о Байроне. Я не думала, что смогу полюбить тебя ещё больше, но я полюбила, — я приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, но он отстранился.
— Отсутствие любви никогда не было нашей проблемой, Элиза.
Он лаконично кивнул и удалился из комнаты. Я ошеломлённо смотрела на место, где он только что стоял. Слёзы, которые я сдерживала всё это время, хлынули из моих глаз так сильно, что я не смогла
Вы слышали, что любовь сильна, любовь добра. Но любовь не участвует в войнах, не пишет законы, не меняет их. В отношении этих мирских нужд, любовь бессильна.
Глава 49
Американская красавица
Ещё до того как открыть глаза, я поняла где нахожусь. Кровать, стеклянная дверь открыта, прохладный бриз приносит запах свежевскопанной земли. И меня окружает корично-сандалово-и-Айденовский аромат. Я сравниваю его с пробуждением во всех смыслах этого слова. Пусть даже если оно и ужасающее.
Сегодня был первый день свободы от "Верседа".
Я неподвижно лежала на своей стороне кровати, готовя себя к чему угодно — начиная с "Элиза, Кора упаковала твои вещи" и заканчивая "Элиза, полиция снаружи, чтобы доставить тебя в тюрьму".
Айден нежно подул вдоль линии моей шеи, и мои мускулы незначительно расслабились. Это уже стало привычным явлением за последние три дня. А потом я вновь напряглась. А ведь это было совершенно ненормально для него. Уместными были только эти ласковые порывы дыхания, которые оставляли меня опустошённой.
— Ты проснулся, — произнесла я чуть позже.
— Как и ты.
Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Он лежал поверх одеяла, обернувшись вокруг меня, но при этом меня не касаясь, уже одетый в поношенные джинсы и чёрную футболку. Побагровевшие круги под его бездонными глазами стали ещё насыщенней. Щетина гуще, длиннее, а ямочка исчезла.
— Утром поцелуй, вечером блаженство, часто говорила моя мама, — прошептала я и поцеловала его.
Мои губы едва коснулись его рта, прежде чем он отпрянул. Но этого прикосновения длиной в наносекунду было достаточно, чтобы мы оба вздрогнули.
— Вскоре привезут дерево Маршалла и твои розы. Я запущу оросительную установку, — сказал он, соскочил с кровати и исчез в патио до того, как я успела моргнуть.
Я обескуражено поднялась, игнорируя острую боль в руке и спине. Кого вообще волнуют синяки, когда все твои внутренности так горят?
Я выпорхнула из кровати и помчалась в гардеробную, с целью найти там что-нибудь для маскировки синюшных, фиолетовых-и-синих очагов на моей коже. Ночью было гораздо проще — я запросто могла надеть футболку с длинным рукавом и фланелевые пижамные штаны. Но возможно ли это при семидесяти пяти градусах по Фаренгейту? (прим. ~ 24°С) "Ах, да, легинсы и рубашка Айдена, которую я надевала для позирования. Так я смогу чувствовать, словно он всё ещё ко мне прикасается". Я натянула на себя одежду и выбежала в патио, из-за боязни как бы он не исчез.
Он сидел за столом из кованого железа,
Услышав меня, он встал и постарался придать своему лицу видимость человеческих черт.
— Кора принесла тебе ещё сливочного варенца, — он подтолкнул красиво сервированный поднос с завтраком в мою сторону. — Съешь что-нибудь. Я начну капать яму для дерева, — он небрежно перепрыгнул через ступеньки патио и направился через лужайку, не одарив меня больше ни единым взглядом.
— Ты сам поел-то? — окрикнула я его. Он не ответил.
Солнце постепенно спряталось за облаками, и дрожь просочилась сквозь мою кожу.
— Айден! — его имя резко сорвалось с моих губ.
Он повернулся, и я заметила, что даже в это мимолетное мгновение, он отводит от меня свой взгляд, черты его лица вновь стали сдержанными.
— Да?
Я попыталась вспомнить, как улыбаться.
— Я люблю тебя.
Его опустошённые глаза стали — невероятно — ещё более безмолвными.
— Я тоже люблю тебя, — произнёс он без какой-либо интонации и снова зашагал в сторону самой дальней опушки двора.
Я вновь задрожала. Исаак Ньютон ошибался. Не все тела в покое, остаются в покое. Есть тела — изорванные, разрушенные изнутри — которые вздрагивают в тишине, вполне вероятно, и даже после смерти.
Я проковыляла к столу, где ждал меня поднос с завтраком. Всё было точно так же, как в наше первое утро. Варенец, булочки, апельсиновый мармелад, яйца, бекон, "Бачи"... Я взяла булочку, раскрошила её большую часть и бросила лазурным птичкам, не в силах отвести глаза от Айдена.
Он вырезал сорняки вдоль периметра почти что безжалостно. Быстро, как ураган. Его плечи пульсировали от движения и напряжения. Он взял лопату и начал капать. Я вслушивалась в чириканье, суету и порхания птичек, которые он оставлял на своём пути. Звуки жизни, которая продолжается, несмотря на отсутствие виз, несмотря на войны или несчастные случаи.
Я подскочила, когда завибрировал его iPhone, лежавший рядом с моим подносом. Я взглянула на экран, боясь увидеть слова, наподобие "Тюрьма", "ICE", или "Исаак Ньютон". Но нет. Это было лишь напоминание для Айдена о встрече с Корбином сегодня после обеда. Они закрывались в одной из гостевых комнат каждый день, и проводили там часы. Жалюзи тоже были закрыты.
Телефон снова завибрировал — Хендрикс.
— Айден, — выкрикнула я. — Тебе звонит Хендрикс.
Он кивнул и начал капать ещё быстрее.
Телефон перестал гудеть, но прежде чем я усилием воли заставила себя проглотить ещё один кусочек булочки, он вновь завибрировал. Этот звонок заморозил воздух в лёд. "СемьяСолисов".
Я смотрела на номер телефона на экране, не в состоянии двинуть и пальцем. Как вообще возможно мне ответить на этот звонок? Что я могу сказать, чтобы это не было ложью или ужасной новостью? Они тотчас по моему голосу поймут, что что-то было не так. Я не могу рассказать им. Это будет огромным предательством Айдена. И ещё один повод для беспокойства Солисам.