Тридцать первый выстрел
Шрифт:
Дверь тоже открылась без скрипа. Впрочем, мы и открывали ее специально так, чтобы не скрипнули петли, – по сантиметру в секунду. Вошли и закрыли за собой дверь, уверенные, что наше прикрытие не позволит никому запереть нас снаружи. Впрочем, эту хлипкую дверь и я, и капитан Волоколамов легко выбили бы ногой.
Сарай, как мне показалось еще в первый визит, был лишен заметных трещин в стенах, и пользоваться фонарями можно было без опасения. Я на всякий случай обвел помещение слабым лучом маленького светодиодного фонарика. Стены обшиты фанерой, их стыки заклеены фольгированным
То, что нам представили в первый раз как дельтаплан, располагалось там же, где мы и оставили этот металлолом. А в том, что это именно металлолом, мы убедились сразу, как только капитан Волоколамов стянул чехол. Да, там были трубки, вроде бы пригодные для изготовления дельтаплана. Но они были во многих местах просверлены так, что сверление это сделало саму трубу слабой, не способной нести большую нагрузку. А на крыло при выполнении самого простого виража нагрузка обычно бывает раза в три больше, чем вес самого пилота. То, что нам демонстрировали, дельтапланом не было.
– Абдурагимов забрал свой аппарат, – сделал вывод Никифорович.
– Или кто-то забрал, – усомнился я.
– Сомневаетесь, товарищ подполковник, что это он летает? – спросил капитан, не знающий всех тонкостей дела.
– Нас слишком сильно стараются убедить, что летает именно он. Настолько сильно, что это уже переходит разумные границы. И невольно начинаешь сомневаться. Имею я право сомневаться?
– Имеете, товарищ подполковник. А кто тогда летает? Среди местных жителей больше нет дельтапланеристов.
– Зато они имеются в Китае.
Волоколамов в отличие от майора Желобкова не был в курсе китайского варианта и потому просто пожал плечами, а я не нашел нужным объяснять в этом месте. Но объяснить группе все варианты и предположения придется. Только чуть позже. Обычно я делаю это перед началом общей работы.
– Тридцать Первый, внимание! – раздался в наушнике голос старшего лейтенанта Мальцева. – На углу дома стоит фигура, смотрит на вас, подняв что-то к глазам. Может быть, тоже бинокль.
– Что за фигура? – не понял я.
– Трудно сказать. Тепловизор дает только очертания тела. Свечение сильное, и потому сказать конкретно трудно. Одно ясно: фигура на двух ногах.
– Давно появилась?
– Когда вы пошли, я просматривал это место; никого не было… Минутку, я попробую через прицел рассмотреть. От дома идет свет, позволяет пользоваться прицелом. Сейчас, сейчас…
Я подошел к двери и чуть-чуть, только на сантиметр, приоткрыл ее. Но мне невозможно было рассмотреть фигуру на углу дома. Наверное, мешало расстояние, хотя пространство между углом и сараем было неприкрытым.
– Это женщина, – сообщил Мальцев. – Если я не ошибаюсь, та самая старушка, мать Гамида Абдурагимова. А в руках у нее… А в руках у нее не бинокль, а видеокамера. Не знаю, что она может снять в темноте…
– Возможно,
– Она повернулась и сняла машину. Номер машины… А теперь снова снимает сарай. Ждет, когда вы выйдете. У нее одежда одного цвета со стеной дома. Вы рискуете ее не увидеть. – Из старшего лейтенанта мог бы получиться неплохой телевизионный спортивный комментатор.
– Она желает обвинить нас в воровстве, – решил я. – Или пригрозить, что обвинит. По крайней мере, в какой-то мелочи она может помешать проведению нашей операции.
– Тридцать Первый, расстояние детское. Я могу разбить камеру пулей, не задев старуху, даже маникюр на пальцах не поврежу, – серьезно предложил снайпер.
– Темно… – высказал я опасения.
– С моей стороны видно хорошо. Просто разворочу всю камеру.
– В любом случае следует взять из камеры карту памяти, – сказал Волоколамов.
– Что скажете, командир?
– Работай. С глушителем.
Мальцев не ответил – он уже начал работать. Выстрела мы не слышали – у новой винтовки глушитель великолепный.
– Готово, попал точно в камеру. Женщина перепугана. Пуля ушла в стену. Наверное, жителям угловой квартиры показалось, что к ним стучат. Зажегся свет в окне.
– Все бегом в машину! Никифорыч, остатки камеры…
– Заберу.
Мимо нас уже пробежали капитан Поповский и майор Казионов. Мы с Волоколамовым, не закрывая дверь, стремительно двинулись разными маршрутами – я вдоль сараев, капитан сначала в сторону дома и только потом к машине. Разбитую пулей камеру он передал мне в кабину, а сам запрыгнул в кузов, когда двигатель уже заработал. И вместе с камерой подал мне и замок от двери сарая.
А все-таки получилось, что хоть что-то «воры» смогли унести. Зря, что ли, время тратили…
Вернувшись на базу, мы высадились у ворот ангара. Там обстановка была спокойная, потому что вечер только еще начался, а визита непрошеных гостей следовало ждать позже, возможно, под утро. Я отпустил машину и нашел в ангаре место посветлее, чтобы рассмотреть камеру и вытащить из нее карту памяти. Сама камера была почти не повреждена и разбита пулей только в районе объектива. Мальцев, в самом деле, стрелял предельно точно и аккуратно. По крайней мере, даже капли крови на корпусе заметно не было, хотя пуля его винтовки не мелкая – калибр 8,58 мм. Если бы он задел пулей палец, тот прилип бы к камере, навсегда расставшись с рукой.
Сам я никогда раньше не имел дела с видеозаписывающей техникой, и Волоколамов подошел помочь мне. Я передал камеру ему в руки, а сам стал рассматривать замок, перевернул его – и увидел на хромированной поверхности отчетливый выдавленный штамп, состоящий из иероглифов. Вот и еще одна связь с Китаем… Тонкая, конечно, но и это настораживало.
Никифорович тем временем уже вытащил карту памяти из разбитой камеры и показал ее подошедшему к нам Владимиру Андреевичу Кочергину.
– Командир, не найдется картридера для такой штуки?