Тридцать семь градусов по Цельсию
Шрифт:
Профессор Крешенцо хрипло расхохотался, отчего Нико невольно вздрогнул.
— Эс-ку-ла-по-кра-тия. Звучит совсем неплохо. — И Крешенцо снова громко засмеялся.
Субботнее утро. Как красив в эти часы Рим, сплошь в куполах и шпилях. Небо бледно-голубое, с колоколен каскадом обрушиваются вниз крикливые ласточки. Воздух. напоен запахом пиний и мяты. На Лунготевере ни души.
Дорис медленно идет по пустынной улице Древнего Города, Конторы больше не существует, а все служащие исчезли, растворились Словно призраки, исчезли и вещи — пишущая машинка, гербовая бумага, печати,
Нико ждет ее у входа в метро, но она вышла из дому очень рано и теперь идет неторопливо, даже медленно; на минуту задерживается у цветочного киоска, переходит дорогу и останавливается на мосту. Внизу бурлит и пенится Тибр, из-под аркады вылетает мотоскутер, в лучах солнца сидящий у руля человек кажется сделанным из латуни. Платаны вдоль берега поблескивают зеленой листвой, а их белые стволы, словно животные после спячки, расправляют складки коры. Дорис приятно на ходу провести ладонью по сучкам и наростам, почувствовать, что, кроме цемента, стали и пластика, существуют деревья с их таинственной, неподвластной воле человека жизнью.
Внезапно она ощутила, что весна, вступила в свои права. И тогда она сначала ускорила шаги, а потом побежала навстречу Нико.
Он все еще бледен, лицо осунулось, под глазами темные круги, но во взгляде светятся ласка и веселье.
Нико берет ее под руку и увлекает за собой, в сторону, противоположную остановке метро.
— Что случилось, Нико? Прогулка к Замкам отменяется?
Нико останавливается возле бара-киоска.
— Давай выпьем по чашечке кофе.
Не спеша наливая кофе, он насвистывает танцевальный мотив, пальцы ритмично постукивают по сахарнице, взгляд скользит по фиолетовой неоновой трубке вдоль стены.
— Так мы поедем к Замкам?
— Конечно. Допьем кофе — и в путь.
У тротуара стоит новехонький красный левакар.
— Вот на нем бы поехать, — со вздохом говорит Нико. — А то трясись полчаса в битком набитом вагоне метро.
Дорис укоризненно качает головой.
— Прошу тебя, Нико, не начинай все сначала.
Они выходят из бара. Нико останавливается возле машины, не спеша обходит ее, любовно поглаживает рукой капот.
— Красивая, правда?
— Очень. Но поторопись. Иначе нам придется стоять всю дорогу.
— Она тебе и в самом деле нравится?
Он вытаскивает из кармана связку ключей и подносит ее к самому носу Дорис.
— А ведь машина-то моя.
Дорис громко смеется.
— Сумасшедший. Тебе бы только шутить!
Но когда Нико вставляет ключ и открывает дверцу, Дорис бледнеет.
— О боже, что это значит?
— Садись.
— Нет, сначала объясни.
— Садись же, садись, потом все расскажу.
Дорис не знает, что ей делать, она с испугом смотрит на кожаные сиденья, на никелированный переключатель скоростей. А Нико уже включил зажигание, на пульте управления зажглись красные и зеленые огоньки. «Нет, все это розыгрыш, сейчас Нико выйдет и скажет, что он пошутил и к тому же весьма глупо, попросит у нее прощения».
— Ну, чего ты ждешь?
Дрожа
— Красавица, верно? Новенькая, только что с конвейера. Смотри, вот радиоприемник, это ручка обогревателя, сетка для журналов, миниатюрный холодильник. А вот тут свободное место для проигрывателя. Как только накоплю немного денег, поставлю и его.
— Но значит… Значит, это и в самом деле твоя машина?
— А ты думала — моего дедушки?!
Нико включает первую скорость, и машина срывается с места, чуть резковато, как и у всех начинающих водителей. Сквозь стекла кабины дорога кажется огромной сценой, пешеходы, похожие на забавных марионеток, быстро перебирают руками и ногами.
— Нико, объясни же, что произошло?
Левакар мчится в ряду других машин. Нико крепко сжимает руль, беспокойно оглядывается по сторонам, резко тормозит на перекрестках. На поворотах машину сильно заносит.
— Нико!
— Молчи.
Левакар маленький, даже крошечный, но Нико держит руль гордо, словно штурвал могучего парусника. Наконец они выбираются за городскую черту, теперь дома встречаются все реже, им навстречу все чаще попадаются мастерские и заводики, отделенные друг от друга серыми пыльными лужайками, напоминающими старые, дырявые ковры.
Дорога широкая, в четыре полосы. Левакар несется по ней стремительно, с легким комариным жужжанием. Нико вынимает сигарету, закуривает.
— Прибыл вчера, в полдень, — говорит он.
— Кто прибыл?
— Результат анализов.
Дорис радостно прищелкнула пальцами.
— Теперь все понятно. Ты оставил их в дураках? А на отложенные деньги купил машину… Но их все равно не хватило бы даже на первый взнос. Кто же дал тебе недостающие деньги?
— Никто. Хватило моих. Рассрочка на два года. Ежемесячный взнос сорок тысяч лир.
— Ты с ума сошел! Уж сколько раз мы считали, прикидывали, и неизменно выходило, что таких денег тебе из бюджета не выкроить.
— Прежде, но не теперь. Слушай меня внимательно, Дорис. Они меня накрыли, поняла? Анализ дал положительный результат. А они только этого и ждали. Эти кровопийцы потребовали, чтобы я в месячный срок внес штраф. Мне предстояло отдать все мои сбережения. При одной мысли об этом…
— Что ты сделал, несчастный?
— Я написал заявление о выходе из ВМО; по всем правилам, на гербовой бумаге, и отправил его заказным письмом с оплаченным ответом. Отныне я свободен и волен делать все, что захочу!
Они проспорили целое утро, стоя у перил Виллы Альдобрандини, под белым палящим солнцем. Повсюду, на деревьях и перильцах, красовались навязчивые объявления:
— Скажи, — настаивал Нико, показывая на объявления. — Может нормальный человек без конца сносить все это? У меня лопнуло терпение.
Они спорили уже часа два, и Дорис почувствовала, что больше не в силах возражать, доказывать, что он поступил крайне глупо и неосмотрительно.