Тридцать шесть часов из жизни разведчика
Шрифт:
Либель захлопнул дверцу и под щемящий душу оглушительный треск новых очередей сел за руль.
На автокроссе с препятствиями Либель наверняка занял бы не последнее место. Сквозь всю суматоху, царившую на станции, он сумел пробраться на шоссе. Машину кидало из стороны в сторону, обезумевшие от страха люди бросались прямо под колеса, что-то сильно ударило по кузову то ли снаружи, то ли изнутри. Наконец по сторонам снова замелькали липы. Промелькнул мост, бросились врассыпную от машины мальчишки из фольксштурма. Фургон вышел из-под огня. "Ну, что вы скажете
Обер-лейтенант остановил машину. Нужно посмотреть, как там гауптман Шварцбрук. Пожалуй, надо бы сделать ему перевязку. Как всякий запасливый немец, Либель в то время возил с собой аптечку. Он достал ее из-под сиденья и отправился к задней дверце. На крашеном металле борта обер-лейтенант увидел свежую пробоину. С замирающим сердцем он открыл фургон. Капитан Шварцбрук лежал на дне кузова. Либель затаив дыхание осмотрел его. Мертв. Вероятно, это произошло, когда машина уходила со станции. Дурацкий случай!
Случай-то случай, но это грозило обер-лейтенанту Либелю многими неприятными последствиями. Теперь у оберштурмбаннфюрера Клетца были все основания дать возможность тыловику "понюхать фронт". Тем более что свидетелей гибели капитана Шварцбрука не было. "Чертов полицай" наверняка может назначить следствие. Все это никак не входило в планы обер-лейтенанта Либеля, тем более что он вовсе и не был ни Карлом Либелем, ни настоящим обер-лейтенантом. В секретных списках советской разведки перед его простой русской фамилией стояло совсем другое воинское звание: "Полковник".
Либель призадумался. В запасе у него всего час-полтора. Но вот он принял решение и на своей машине, внезапно превратившейся в катафалк, помчался к Берлину.
"ВЫ ОШИБЛИСЬ, ГОСПОДИН ФЕЛЬДМАРШАЛ"
Генерала Кребса - начальника штаба сухопутных войск - с утра одолевало растущее чувство раздражения, в причинах которого он, впрочем, побоялся бы признаться и самому себе.
Ночью он вернулся в Берлин из новой ставки в Гессене, около города Цигенберга, где вместе со всем составом генерального штаба вермахта принимал участие в совещании.
В подземном зале вокруг большого стола собрались фельдмаршалы и генералы. До начала совещания шли негромкие разговоры. Внезапно все стихло. Из потайной двери вышел фюрер. Минуту его взгляд блуждал по залу, он словно нюхал воздух. Затем, слегка волоча правую ногу, подошел к единственному креслу и сел, сильно сутулясь.
Кребс отметил, что левая рука фюрера стала подергиваться еще сильнее со времени прошлого совещания.
Сразу же после того, как генерал-полковник йодль доложил о приближении Советской Армии к границам рейха, Гитлер, следивший за его докладом по карте, резко выпрямился, с силой бросив на стол толстый цветной карандаш. Глаза его вспыхнули знакомым всем угольным блеском.
– Высшие силы, - медленно начал он, - придут на помощь великой Германии. Русская армия погубит себя с первых шагов по нашей земле! Тогда пробудятся все силы нации! Тогда только мир узнает тотальную войну!
– Голос его
– Я снова поведу свою армию на восток!
В подземном бункере стало тихо. Было слышно, как где-то рядом капает вода. "Должно быть, умывальник", - подумал Кребс. Он оглядел генералов, которые стояли, захваченные порывом фюрера. Фельдмаршал Кейтель снял старомодное пенсне и, близоруко щурясь, немного испуганно смотрел на Гитлера.
После глубокой паузы фюрер продолжал:
– Мировую историю можно делать только в том случае, если на деле станешь по ту сторону трезвого рассудка и вечной осторожности, все это нужно заменить фанатичным упорством. Только враги и трусы, - он снова начал с низкой ноты, - могут сомневаться в нашей победе. Военный и промышленный потенциал империи использован далеко не полностью... Моя армия несокрушима, мы получим...
– Голос его снова оборвался.
– Я отдал приказ о новых мерах, - тихо закончил он и резко повернулся.
Кребс заметил, как фюрер быстрым движением забросил за спину дрожавшую руку. Затем он вышел из бункера. Речь фюрера произвела на Кребса тягостное впечатление. "Видимо, это правда, - подумал он, - что доктор Морелль, личный врач фюрера, увеличил число возбуждающих уколов до шести в день. Гитлер, кажется, действительно тяжело болен".
Минуту царило молчание.
– Господа, - сказал Кейтель, надевая пенсне.
– Исходя из данных о перегруппировке сил противника, а также из общего военного и политического положения...
"До чего же мерзкий голос и манера говорить", - подумал Кребс.
– ...надо считать, - продолжал Кейтель, - что русские, вероятно, сконцентрируют свои главные силы на южных участках фронта. Удара следует ожидать прежде всего в Галиции...
После Кейтеля слово попросил генерал из группы "Центр". Он утверждал, что русское наступление развернется на севере, именно - в направлении границ Восточной Пруссии.
Кейтель устало улыбнулся и сделал плавный жест рукой, словно бы отодвигая от себя какую-то невидимую преграду.
– Я предварительно консультировался с фюрером, господа. Русские будут наступать именно на юге. И потому все контрмеры, предусмотренные нами, надлежит предпринять в первую очередь на южных направлениях фронта.
Совещание вскоре закончилось. И вот после бессонной ночи, качки в самолете генерал Кребс, наконец, в Берлине, в главном штабе сухопутных сил.
Раздражение все еще одолевало его. События развивались с неотвратимостью падения авиабомбы, уже вылетевшей из открытого люка.
"Ожидать удара на юге...
– вспомнил Кребс.
– Ну нет, мой дорогой фельдмаршал. "Фанатичное упорство", о котором говорил Гитлер, требует не ожидания, а активных действий. Вы рано записали себя в спасители отечества. Фюрер отказался уже от многих подобных полководцев. Если мы не можем наступать на фронте, то это еще ровно ничего не значит!"