Тридцать три - нос утри
Шрифт:
Винька поглядел направо и... увидел знакомого. На том же третьем ряду, но по другую сторону прохода.
Винька сунулся в проход мимо Кудрявой:
– Петр Петрович! Здравствуйте!
– А?.. О! Винцент Греев! Здравствуй, голубчик. Интересуешься чудесами?
– Я... ну да... У нас тут знакомый артист выступает, он контрамарки дал. Мне и вот ей... А вы... тоже интересуетесь?
Винька вдруг ощутил неловкость, словно застал Петра Петровича за несерьезным делом вроде школьной игры в перышки. Казалось, что пожилой и образованный заведующий
– Да... – покивал Петр Петрович. – Признаться, с детства люблю цирковое искусство. А сейчас, к тому же, случай особый... – Петр Петрович значительно понизил голос. – Рудольф Циммеркнабе, столь большими буквами обозначенный в афише, мой давний знакомый. Еще с тех старинных лет, когда мы учились в одном классе здешней гимназии. Мы ведь оба уроженцы этого города...
– А! – обрадовался Винька. – Значит, вы тоже по контрамарке!
– Нет, что ты... Мы расстались давно, и, возможно, Рудольф Циммеркнабе меня уже не помнит. Но я по радио услышал извещение об этом аттракционе и решил взглянуть: чего достиг в жизни мой давний приятель?.. Ты, Виня, меня не выдавай, ладно? – Это прозвучало таинственно, как в беседе заговорщиков. И Винька торопливо закивал.
Опять показалось, что в театре – необычная таинственность. Может, в полутемных углах застоялись остатки ночного загадочного сумрака, который Винька видел во сне?
Наконец сильнее осветился и уполз вверх занавес. Открыл декорацию, изображающую березовый лес. Зрители захлопали.
Первая часть отделения была без чудес.
Рослая певица в алом сарафане и блестящем кокошнике исполнила песню:
Не найти страны на светеКраше родины моей...Потом два сатирика в черных костюмах – толстый коротышка и худой дылда – пели под маленькую гармошку частушки на злобу дня: о том, как президент Трумэн сломал зубы о единство борцов за мир; о том, как трудно получать справки у бюрократов; о том, как бесконечно долго строится через реку новый мост – в общем, клеймили недостатки.
После сатириков на сцене красиво делала стойки и шпагаты, ходила колесом и по-всякому изгибалась девушка в желтом блестящем трико. Оказалось, что ее зовут Нину сь Ромашкина, а номер назывался “Акробатический этюд”.
Нинусь Ромашкиной долго хлопали (даже дольше, чем сатирикам). Кудрявая под боком у Виньки завороженно вздыхала.
А потом были еще клоуны (Кузьма Сергеич и дядя Макс), сеанс французской борьбы (они же), опять певица (“Снова замерло все до рассвета...”), жонглер и музыкант, который играл на чем придется: на пустых бутылках и стаканах, на стиральной доске, на кирпичах и на вертящемся колесе велосипеда.
Им тоже хлопали. Но с растущим нетерпением все ждали “Человека-невидимку”.
Аттракцион
Опять поднялся занавес.
Сейчас не было декорации. Глубину сцены заполняла густая темнота: наверно, там висел задник из черного бархата. Различить в этой темноте ничего было нельзя, потому что яркие фонари вдоль рампы теперь светили в сторону зрителей. Те жмурились, но терпели.
Женщина в блестящем платье (конферансье!) торжественным голосом объявила то, что было написано на афише. И вышел Рудольф Яковлевич Циммеркнабе.
Он был в светлых брюках, голубом фраке и черном цилиндре (который Винька видел дома на столе).
Рудольф Яковлевич со значительным видом поклонился, прижав ладони к груди, выпрямился, развел руки.
– Глубокоуважаемая публика! Как вам известно, чудес не бывает. И то, что вы сейчас увидите, есть не более, чем результат извечной борьбы света и тьмы... – Голос его был высокий, громкий и с иностранным акцентом. Этого акцента при своем разговоре с Рудольфом Винька не заметил.
– ...Света и тьмы. И никаких сверхъестественных явлений. Ну, разве что... – Он тонко улыбнулся, – разве что самая малая доза старинного колдовства.
Рудольф Циммеркнабе снова церемонно поклонился. В отнесенной в сторону руке – снятый цилиндр. Вдруг цилиндр выскользнул из пальцев, улетел назад и растворился в темноте. Рудольф Яковлевич растерянно оглянулся.
– Э... позвольте! Мы так не договаривались! Попрошу обратно...
Цилиндр не появлялся. Циммеркнабе пожал плечами. Сложил перед грудью ладони. Между ними возник голубой диск. Циммеркнабе развел руки – в ладонях оказался новый цилиндр, небесного цвета. Рудольф Яковлевич потряс его, повертел и с довольным видом водрузил на голову.
Все захлопали.
Циммеркнабе поклонился, но тут же опять озаботился. Снял цилиндр. Вытащил из него за шкирку белого сибирского кота. Раздраженно сказал за кулисы:
– Послушайте! Я же просил: не надо сегодня таких трюков!
Поспешно вышла женщина-конферансье, взяла кота на грудь, погладила.
– Сударыня! Публика ждет человека-невидимку! Почему его нет?
Женщина встала на цыпочки и что-то сказала Циммеркнабе на ухо.
– Как это задерживается на обеде?! – возмутился тот. – Он срывает представление!
– Но вы ведь тоже еще не обедали. Выпейте хотя бы чаю! – Женщина хлопнула в ладоши. Сам по себе выплыл и стал посреди сцены некрашенный дощатый стол на прямых ножках. Опять раздались аплодисменты. Женщина улыбнулась и величественно унесла кота.
– А где же чай? – сварливо спросил Циммеркнабе. Оглянулся. – Да, без колдовства нынче, видимо, не обойтись...
И он вынул из-за пазухи... запускалку! Сделанную из реек звезду с хвостом!
Наверно, это была не та, что он выпросил у Виньки, она блестела желтым лаком. Но по форме и размеру – в точности такая же. Циммеркнабе с размаха пустил ее в зал, над головами зрителей.