Тридцать три - нос утри
Шрифт:
– Знаете, что я там смотрел? – Вовка таинственно кивнул на лопухи.
– Не знаю...
– Глядите... – Вовка встал на четвереньки и раздвинул большущие листья. Пришлось присесть рядом. В лопухах была спрятана поломанная корзина, а в ней вылизывала новорожденных щенков серая кудлатая собачонка. Она глянула доверчиво: видать, знала Вовку и не боялась.
– Она ничья... Потом, когда щенки подрастут, надо их кому-нибудь раздать, чтоб не стали беспризорными. У вас есть собака?
– Гм... У нас есть кошка
– Да что вы! Это неправда, что кошки и собаки враги! Они знаете как дружить могут!
– Ну... поживем – увидим...
– Ага, увидим... – Вовка задвинул лопухи.
Винцент Аркадьевич встал и чертыхнулся. Кругом все усеяно было шелухой тополиных почек, она прилипла и к светлым брюкам. Винцент Аркадьевич стал сбивать ее щелчками. На ткани оставались желтые пятнышки. Отстираются ли?
А Вовка, тот оказался облепленным тополиными кожурками с ног до головы. Они приклеились даже к щекам. “Чучело”, – усмехнулся про себя Винцент Аркадьевич.
К большой досаде, он забыл ключ, и когда оказались у двери, пришлось звонить. Открыла Клавдия. И, конечно же, уставилась на “чучело”.
– Это Вова. Он пришел ко мне в гости, – независимо сообщил Винцент Аркадьевич.
Клавдия уперлась взглядом в пыльные Вовкины ступни.
– Ноги вытирайте, я пол мыла...
Вовка послушно зашоркал голыми подошвами о расстеленную влажную тряпицу. Винцент Аркадьевич сбросил туфли и сунул ноги в шлепанцы. Взял Вовку за плечо. Все еще надеясь на мир, объяснил Клавдии:
– Вова интересуется моей трубой. Потому что у него тоже есть телескоп. Самодельный...
– Рыбак рыбака... – сказала Клавдия в пространство.
– Клавдия Винцентовна! По-моему, у вас дела на кухне! А мы займемся нашими делами. – И повел оробевшего Лавочкина к своей двери. В прихожую высунулась Зинуля. Обалдело помолчала и пропела:
– О-о! Кто к нам пришел!..
– Не к “вам”, а к Винценту Аркадьевичу.
– Ах! Ах! Ах1 Какие мы важные...
Из открытой кухонной двери на Зинулю широко светило солнце. И она была опять желтая и блестящая. Вовка сообщил с язвительным восхищением:
– Ты блестишь, как медный самовар.
– А ты... ты... как дворовый Бобик, весь в репьях!
– Да, я такой! – И Вовка глянул на Винцента Аркадьевича: мол, не слишком ли я нарушаю приличия? Тот похлопал его по плечу: все в порядке.
Вовке профессорское жилье понравилось. Он с удовольствием обозрел деревянные резные маски на стенах, большущую карту железных дорог, модель тепловоза (подарок друзей к шестидесятилетию) и стеллажи с книгами, И – конечно же! – копию картины “Рыбачьи лодки на побережье Сен-Мари”. Постоял перед ней с минуту и покивал. Оглянулся.
– Я, наверно, тоже так смог бы...
– Ты уверен?
– Ага...
– Конечно!
Прежде чем сесть к окуляру, Вовка внимательно осмотрел трубу снаружи. Потом – треногу. И наконец – табурет. Погладил некрашенное, но отполированное за полвека сиденье.
– Старинный?
– Не вяжется с остальной обстановкой, да? Видишь ли, это единственная мебель, которая сохранилась у меня с детских лет. Она из старого деревянного дома.
Вовка еще раз погладил табурет – с уважением.
– До сих пор крепкий...
– Да... А внучка его не любит, говорит, что слишком твердый.
Вовка оттопырил губу – молча показал свое отношение к Зинаиде Коноваловой и ее дурацким нежностям. Затем устроился на сиденье, укрепив пятки на перекладинке между ножками. И придвинулся к окуляру.
– Ух ты... – И после этого примолк минут на пять. Потом обрадовался:
– А вон моя бабушка. В окно высунулась. Наверно смотрит, куда это я провалился...
– Будут неприятности? – встревожился Винцент Аркадьевич.
– А! Не сильные. Обыкновенное дело...
И опять примолк. Надолго.
Винцент Аркадьевич сел к столу. Прочитал, что написал сегодня. Решил, что не так уж плохо. Иногда за дверью слышалось дыхание и шевеление – Зинуля. Винцент Аркадьевич и-гно-ри-ро-вал. А Вовка, видимо, просто не слышал. Шевелил трубой и облизывал губы. Долго. Наконец сообщил:
– В Коленчатом переулке ребята змея запустили, красного и желтого. А по рельсам петух гуляет. Под поезд не попадет?
– Успеет удрать.
– А бабушка закрыла окно. Наверно, на рынок ушла...
– Бабушка, конечно, серьезный объект для наблюдения. Но, знаешь ли, на Луну и планеты смотреть не менее интересно.
– Но они же ночью!
– Или вечером. Ты приходи ко мне часов в девять, когда встанет Луна. Отпустят тебя?
– Ага... Только знаете что...
– Что?
– Можно я свой телескоп с собой принесу? А то...
– Что “а то”?
– Ну... – Вовка крутнулся на табурете. Глянул виновато и честно. Глаза у него были цвета свежей сосновой коры. – Понимаете, ему обидно будет. Что я его, самодельного, бросил и убежал к настоящему.
– Приноси, конечно! Мне, кстати, любопытно, что за конструкция...
– Простая конструкция, – вздохнул Вовка. – Два стекла да две трубки... – Он встал и потер себя сзади. Видать, отсидел с непривычки.
– Отдохни, Вова. Садись вон туда. – Винцент Аркадьевич кивнул на кресло, где любила устраиваться Зинуля. За дверью задышали шумно и ревниво.
Вовка послушался, Но сперва аккуратно отклеил от ног все тополиные кожурки. Бросить их на пол он не решился и затолкал в нагрудный кармашек (пополам красный и белый). Потом прыгнул в кресло спиной вперед.