Тридцатилетняя война
Шрифт:
Если бы диссонанс проявлялся четче и явственнее, то трагедия могла быть менее тягостной. Но никакие расхождения в Германии никогда не бывают вполне ясными. Вольные города опасались князей больше, чем императора, и, разделяя общее стремление к «свободам», они подозревали последних в неискренности. Не доверяя землевладельческой аристократии, у которой они отвоевали свою свободу, города предпочли бы оставить все так, как есть, и не тратить силы на какие-то эфемерные приобретения, которые надо будет еще разделить с ненавистным классом. Католические правители церкви со своей стороны поддерживали католического императора в надежде на то, что он защитит их от посягательств враждебных и нередко еретических князей. Обостренное классовое самосознание разделяло землевладельцев, бюргеров, церковников и крестьян, и групповые интересы,
Но и внутри разобщенных социальных групп не было единства. Одни вольные города соперничали с другими, Линдау и Брегенц отказывались принимать суда, заходившие в порт соседа, Любек завидовал благополучию Гамбурга. Могли не поладить друг с другом соседние князья, и самому слабому из них приходилось звать на помощь императора. Раздоры по поводу наследования возникали и в самих монарших дворах. Из-за этого разделились династии, правившие в Саксонии, Гессене и Бадене. Мелкотравчатые интересы и взаимная подозрительность в итоге воспрепятствовали формированию единой партии «германских свобод».
Среди этой орды князей, прелатов, графов, рыцарей и помещиков лишь около дюжины деятелей обладали достаточным политическим весом для того, чтобы оказывать влияние и на императора, и на европейские дела. В политике этих господ, правда, всегда отражалась двусмысленность общественного положения: у себя дома они были гигантами, а в европейских играх — пешками; их позиции казались солидными, а на самом деле они были жалкими; высокие дипломатические помыслы перемежались с подковерными интригами, напускное благородство с корыстью — в зависимости от ситуации и интересов.
Первыми в этом ряду достойных людей были семеро курфюрстов. Начальствовал над ними курфюрст Майнцский, и он вместе с курфюрстами Кёльна и Трира главенствовали среди князей Германии [34] . Эти трое курфюрстов представляли интересы религии, точнее — интересы католической церкви, и их авторитет основывался больше на традиции, а не на власти. Другие четыре курфюрста являлись светскими князьями — король Богемии, правители Пфаль-ца, Саксонии и Бранденбурга.
Корона Богемии, а также Венгрии уже почти столетие принадлежала члену дома Габсбургов. За пределами императорской династии курфюрст Пфальцский считался первым светским князем Германии. В продолжение многих поколений титул наследовался южногерманской семьей Виттельсбахов, которая одно время владела и имперской короной. Столицей курфюршества был Гейдельбергнареке Неккар, и его хозяин распоряжался богатым винодельческим регионом, расположенным между Мозелем, Сааром и Рейном и изрешеченным землями епископств Шпейер, Вормс, Майнц и Трир. Вся территория называлась Рейнским, или Нижним, Пфальцем, но курфюрсту еще принадлежал и Верхний Пфальц — бедный сельскохозяйственный район между Дунаем и Богемским Лесом. Другие князья, возможно, были и богаче, но курфюрст Пфальцский обладал двумя важными преимуществами — занимал ключевые позиции на Рейне и Дунае, откуда он мог угрожать коммуникациям между разбросанными владениями Габсбургов.
34
Курфюрсты Майнца, Кёльна и Трира имели еще титул архиепископов. — Примеч. пер.
Для шестого курфюрста, Саксонского, столицей был Дрезден, и ему принадлежали плодородные равнины Эльбы и Мульды. Это была богатейшая и густонаселенная провинция, в которой находился и Лейпциг, супермаркет Восточной Европы, обеспечивавший ее благосостояние. Лейпциг не входил в число вольных городов, но представлял особую ценность для курфюрста. Старшая линия династии, лишенная наследственных прав, владела малыми «саксониями» — Готой, Веймаром, Альтенбургом, располагавшимися западнее метрополии.
Седьмой курфюрст, Бранденбургский, имел самые большие и самые бедные владения, песчаные северо-восточные равнины без морского побережья. По его землям протекали и Эльба и Одер, но в устье одной реки стоял вольный город Гамбург, а эстуарий другой реки принадлежал герцогству Померания. Столицей этой малонаселенной провинции был крохотный деревянный городишко Берлин, в котором насчитывалось менее десяти тысяч жителей.
Помимо курфюрстов император должен был считаться еще с целым рядом князей. Первым в этом ряду стоял герцог Баварский, владевший пятьюстами квадратными милями территории и почти миллионом подданных. Он приходился дальним кузеном курфюрсту Пфальцскому, являлся главой младшей ветви династии Виттельсбахов, и его земли отделяли Австрию от владений князей Центральной Германии. Баварское герцогство было преимущественно сельскохозяйственное; в нем было мало городов; Мюнхен, несмотря на внушительные ворота, дворец и собор, напоминал больше горную деревню, а не столичный город.
Вряд ли император мог игнорировать также герцога Вюртемберга, обосновавшегося в Штутгарте, маркграфов Бадена и ландграфов Гессена. Герцог Лотарингский, сосед Франции, был важнее для политики европейской, а не имперской. Герцоги Брауншвейгские, князья династии Вельфов, а также герцоги Мекленбурга и Померании доминировали на севере империи.
6
Если раздоры вокруг прав наследования, собственности и привилегий создавали лишь трудности в вопросах реформирования империи, то религиозная рознь должна была загубить этот процесс окончательно.
Теоретически только общая вера могла сохранить единство империи. Когда протестантизм раскидал в разные стороны княжества, а самые авантюрные князья использовали его в борьбе против императора, пошли прахом все догмы, на которые молились пятьсот лет. Аугсбургский религиозный договор, заключенный в 1555 году, установил принцип cujus regio ejus religio [35] , разрешавший князьям самим определять вероисповедание своих подданных — быть им католиками или лютеранами, и те, кто не соглашался с его решением, становились эмигрантами. Этот экстраординарный компромисс помогал поддерживать единство веры в отдельном государстве, хотя и разрушал его в империи.
35
Чья страна, того и вера (лат.).
Религиозное размежевание более рельефно обозначило и характер разделения между князьями и императором: семейство Габсбургов исповедовало католицизм и не пользовалось популярностью у протестантов, в то время как захват лютеранами епископств на севере Германии способствовал усилению территориального могущества князей. Кальвинизм, появившийся через десять лет после аугсбургского урегулирования, снова спутал все карты.
«Кальвинистский дракон, — писал один лютеранин, — чреват всеми кошмарами магометанства» [36] . Справедливость этого заявления в какой-то мере подтверждается той неистовой страстностью, с которой отдельные германские правители переняли и начали насаждать новый культ. Особенно глумился над идеей пресуществления курфюрст Пфальцский. Ерничая, он брал в руки евхаристическую облатку, разрывал в клочья и говорил: «Какой же ты Бог! Ты думаешь, что сильнее меня? Это мы еще посмотрим!» [37] В своих аскетических молельнях он использовал в качестве купели оловянный таз, а причастникам и причастницам выдавались деревянные кружки [38] . Ландграф Гессен-Кассельский велел для причащения брать самый черствый хлеб, чтобы у прихожан не было никаких сомнений относительно того, что именно они вкушают [39] .
36
1 Janssen, IV, р. 360.
37
Ibid, р. 204.
38
Ibid., р. 201.
39
Ibid., V, p. 533.