Тринадцать лет спустя

Плисецкая Майя Михайловна

Испив кровь жертвы, паук торжествует (сама все время сбиваюсь — кто он, кто она). В ликовании паук внезапно сбрасывает платье и платок и оказывается седой патлатой колдуньей.

Я лежу бездыханно.

В мерцающем свете сквозь прибрежные камыши прокрадывается тень с японским барабаном. Тень бьет в барабан колотушкой, движется по сцене и склоняется над бездыханным юношей. От звуков барабана и волшебных пластических пассов барабанщика я медленно оживаю. И начинаю свой танец.

На всех зарубежных исполнениях «Курозуки» этим барабанщиком был сам Бежар. Его участие в спектакле каждый раз добавляло японской легенде глубинный, философский смысл и хорошую порцию

чертовщины. Имя Бежара как действующего лица в программке не значилось. Но от его пассов, барабанных тремоло веяло жутью и потусторонними мирами.

Пока Патрик Дюпон выделывал головоломные комбинации, я, очнувшаяся в другом конце сцены, усаживалась за трюмо. Впервые за свою карьеру мне надлежало закурить на сцене, а потом наводить у трюмового зеркала макияж. Я долго и тщательно красила губы.

…В недавнем фильме «Ave Майя», который создали Никита Тихонов и Андрис Лиепа, Алексей Ратманский в своем рассказе обо мне вспоминал, как на исполнении «Курозуки» в Финляндии, в тот момент, когда Дюпон демонстрировал запредельные бежаровские технические трюки, сам Ратманский и его балетные сотоварищи концентрировали свое внимание на моей пантомиме крашения губ перед зеркальным трюмо. Это был высокий комплимент блистательного танцовщика и замечательного хореографа в мой адрес. Кто-кто, а Ратманский — художник, жадно интересующийся всякими новациями — был отвлечен от технических нововведений мужского танца моим маке-up на сцене. Я услышала об этом не без чувства гордости. Позволю себе похвастаться.

…Возвращусь к спектаклю. Закончив свой косметический туалет, я медленно подымалась из-за трюмо, и невидимые зрителю прислужники надевали мне на плечи роскошное цветастое кимоно. Какими только красками кимоно не переливалось. Золото, пурпур, огненные языки пламени, лазурь, изумруд. Кимоно было тяжелое, с длинным хвостом — увесистым треном. Но я должна была действовать, ворожить, карать, мстить, надвигаясь через всю сцену на теряющего свою дьявольскую силу Дюпона. Мне надлежало наказать паука-людоеда. Он терял силы, слабел, «корежился» в танцевальных конвульсиях. И наконец погибал, сраженный ударами моих ног. Курозука садилась на поверженного паука, накрывая его своим кимоно, и праздновала победу.

Бежар ставил мне балет в Лозанне. Там, где у него теперь после Брюсселя базируется его труппа и знаменитая школа.

Какая-то необъяснимая связь между моим телом и хореографическим мышлением Бежара несомненно есть. Ни одна хореография не входила в меня так споро и органично, как все, что показывал мне Бежар. И постановка «Курозуки» уложилась всего в пять дней. А освоить эту лексику после «Лебединого», «Дон Кихота», «Спящей» было совсем непростым делом.

Бежар был мною доволен. И вторым же вечером пригласил нас с Родионом и Патриком Дюпоном в шикарный швейцарский ресторан.

— Там лучшее fondue в Лозанне. Вы любите fondue? Правда, для балетных фигур эта еда самая нежелательная, — дополнил свое приглашение Морис.

Вечером мы вчетвером весело окунали кусочки сдобного белого хлеба в кипящий у нас на столе чугунок с пенящимся и громко булькающим коктейлем из различных сыров. У каждого в руках была длиннющая тонкая вилка с разноцветной рукояткой — у каждого гостя своего оттенка. И запивали швейцарское лакомство ледяным ароматным белым местным лозаннским вином. Вкусно очень. Но калорий!..

Мне кажется, что партия паука-людоеда — одна из удавшихся работ Дюпона. Я видела его на сцене много раз в самых разных балетах, танцевала с ним, но никогда он не нравился мне так безоговорочно, как в этой партии. И партнером

он здесь был безупречным. Позже я танцевала с ним «Послеполуденный отдых фавна» Нижинского. Это было хорошо, но не безупречно. В чем-то наши трактовки не совпадали. Но в «Курозуке» он был поистине совершенен. Немалое количество лет Дюпон руководил балетом парижской Гранд-опера, снимался в нашумевших французских художественных фильмах. Был избалован вниманием людей и успехом. Но работе над «Курозукой» он отдавал себя без остатка. Чутко внимал превосходнейшей музыке современного японского композитора Маядзуми. Мне кажется, Дюпон сам чувствовал, что эта роль станет одной из самых запомнившихся в его репертуаре.

Дюпон всегда разъезжал с маленькой собачкой. Она была его дитем, внучонком, братцем, игрушкой. Много раз — даже на моем опыте профессионального общения с ним — бурно конфликтовал с таможней или ветеринарной службой, как она там называется, о просроченных собачьих прививках, нечетких собачьих фото в звериных паспортах, собачьих визах. И всегда безбожно опаздывал из-за этих баталий на гастрольные репетиции. К концу своей танцевальной карьеры он пристрастился к «зеленому змию» и, к ужасу менеджеров, очищал все содержимое мини-баров в течение дня. Потом он… запел. Совсем неплохо. Собрал свою рок-группу и выступал с успехом на престижных площадках. Его хитом стали русские романсы — «Очи черные», «На заре ты ее не буди», «Две гитары за стеной», «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Пел он их по-русски, смачно выговаривая слова.

Бежар относился к Дюпону исключительно дружелюбно, понимая, что Патрик — натура неординарная, хотя и… непредсказуемая. Как бы подчеркивая свое благорасположение к артисту, Морис разрешил ему остановиться в свое отсутствие на своей только что отстроенной новой вилле под Лозанной. С бокалом бургундского Дюпон, видимо, задремал у камина и наделал пожару.

Занялся огонь. Патрик, перепугавшись, схватил только свой французский паспорт и убежал, даже не позвонив в пожарную службу. Новую виллу Бежара он спалил всерьез. Бежар был не на шутку рассержен, но не изменил дружелюбного отношения к Дюпону. Хотя Дюпон и забыл извиниться перед владельцем виллы.

Я пригласила Патрика Дюпона на свой юбилей 2005 года в Москву. Возрадовалась, что он тотчас согласился. Но огорчилась, что сегодня он далеко не в лучшей форме.

После «Курозуки» Бежар преподнес мне еще один драгоценный юбилейный подарок. «Ave Майя».

Однажды, совсем неожиданно, я получила факс от итальянского менеджера Бежара Джованарди. Бежар приглашает меня в Геную на закрытие фестиваля танца, который проводит его труппа. Он предлагает мне принять участие в рамках своего фестиваля в презентации нового французского фильма обо мне Доминика Делюша. А кроме того, выступить в заключительном Гала в балете-импровизации вместе с самим Бежаром и Карлой Фраччи на сюжет пьесы Жана-Поля Сартра «За закрытой дверью».

О том, что мы исполним импровизацию по пьесе Жана-Поля Сартра, я узнала лишь, честно говоря, по приезде в Геную. Бежаровская затея была чуть авантюрна, ибо мы взаправду должны были в основном импровизировать вокруг заданного Сартром и Бежаром любовного треугольника. Театральных костюмов не было, мы все трое оделись по возможностям прибывшего с нами гардероба.

Бежар поинтересовался, каких цветов туалеты я привезла с собой. Цвет моего туалета Бежар выбрал черный. А Карла Фраччи облачилась в платье белое, кружевное. Сам творец был в черных брюках и черной водолазке — как обычно он появлялся на публике.