Тринадцать месяцев
Шрифт:
– Что?
– А за лесом тоже зимой холодно?
– За лесом поле. Там тоже зимой лежит снег.
– А за полем что?
– За полем река.
– А за рекой?
– За рекой лес.
– А за лесом?
– Поле.
– А за полем?
Она отодрала длинный лоскут ивовой коры со ствола и принялась жевать.
– Вшо также, как тут. Леш, поле, река. Потом шнова.
Заяц подумал над ее ответом и успокоился. Он подозревал, конечно, что все несколько сложнее, но это даже и к лучшему, что он ошибался. Лес, поле, река. Потом снова. Очень понятно.
Зайчиха повернулась в сторону кустов
***
– Папа, папа!
– Что, дорогая?
– А почему зайцы в марте такие смешные?
– Весной у всех животных гон. Они создают семьи и размножаются.
Он взял у дочери бинокль и посмотрел в него. Под кустами на другой стороне поля сидела зайчиха и два зайца – один покрупнее, второй помельче.
– У них брачные игры. Видишь, как они вокруг нее вьются?
– Да, вижу. Зайцы смешные.
Девочка отобрала у отца бинокль и стала разглядывать зверьков.
– Папа, папа!
– Что?
– А на других планетах в марте тоже зайцы смешные?
– На других планетах нет зайцев.
– Почему?
– Потому, что жизнь есть только на Земле. Другие планеты не годятся для жизни.
– Но может где-нибудь далеко-далеко…
– Нет, доченька. Даже очень далеко.
Она отдала отцу бинокль и задумалась. Конечно, было бы так здорово, если бы где-то в космосе, на далекой планете жили зайцы… Но так даже спокойнее. На Земле все равно лучше всего. А в космосе темно и холодно, и метеоритные потоки. Потоки – так рассказывает учитель в школе.
Он снова приложил бинокль к глазам и стал наблюдать за зайцами. Самка толкала крупного самца передними лапами, но он был настойчив и все не уходил.
Он подумал, что им сильно повезло – они жили в таком спокойном месте, когда вокруг бушевала война, эпидемии и экологические катастрофы. По телевизору постоянно передавали разные ужасы. У них в городке все было спокойно. Никаких перебоев с пищей, электричеством и водой, как в мегаполисах. Даже странно. И природа.
Иногда на него накатывали беспокойные мысли – ему казалось, словно за ними кто-то наблюдает, но потом он вспоминал, что все у него в порядке, и тревога отступала. Только Светлана из соседнего отдела все никак не успокоится – не может понять, что она совершенно не в его вкусе.
***
– Тэцэ-тэце-тэцэ!
– Что, Кр-цке?
– А почему люди в марте такие странные?
– У них период гона.
– Тэцэ!
– Что?
– А у других людей тоже весной гон?
– Других людей нет, Кр-цке. Это последние.
– Совсем-совсем?
– Совсем. Во время последнего весеннего гона на своей планете они самоликвидировались.
Ок-то-ктт посмотрел в фотонный биосинетик, разглядывая взрослого самца и маленькую самочку. Всего сорок тысяч особей, так написано на информационной панели. Зуммер синхронизатора в его задней паре глаз напомнил, что зоопарк закрывается через пятнадцать оборотов.
– Поплыли, Кр-цке. Тебе завтра рано вставать, а биторбидные уравнения в любом случае придется ответить на отлично, иначе тебя не переведут на следующий уровень. Нужно успеть
Они развернулись и поплыли прочь, освещаемые слабым светом гаснущего информационного табло, на котором было написано:
«Девятьсот восьмидесятая ячейка сохранения самоуничтожившихся полуразумных видов. Homo Sapiens. В контакт не вступать. Не кормить. Не учить. Не забирать домой. Невоспроизводимая остаточная популяция».
Март 2019 года.
Москва
Апрель
– Иван Андреевич, что-то вы сегодня мрачный.
Джипси Дуглас Мария Логан обеспокоенно поглядывал на Лопатина, который все сидел, так и не донеся чашку с чаем до рта, и смотрел куда-то вдаль, за гряду синих гор, над которыми висели большие капли-озера.
– Иван Андреевич!
Лопатин очнулся, заметил в руке чашку, отхлебнул и снова уставился в пространство.
Дуглас принялся убирать со стола.
– Оставьте, Мари, прошу вас. Лучше принесите нам ещё чаю.
Джипси Дуглас Мария Логан, он же камердинер, он же дворецкий, он же начальник службы безопасности, а также повар и гувернёр, изысканно поклонился и отправился в соседнее помещение. Он нажал несколько кнопок на панели для приготовления десертов, дождался окончания программы, забрал поднос со свежим чаем и вернулся в гостиную.
– Сэр.
Иван Андреевич оживился и принялся намазывать масло на хлеб.
– Вы знаете, дорогой Мари, что сегодня просто замечательный день?
– Вы находите, сэр?
– Да нет же, Мари. Я не о погоде.
Лопатин сделал паузу, чтобы прожевать бутерброд.
– Сегодня меня будут судить за преступления против человечества.
Дуглас ловко налил себе чаю.
– Разумеется, сэр. Я подготовил два комплекта телелинз, через десять минут начинается прямая трансляция из зала суда.
– О, не стоило, Мари. Я не люблю все эти телешоу, вы же знаете.
– Как вам угодно, сэр.
– Но вы смотрите, если хочется. Будьте любезны, ещё чашечку, пожалуйста.
Дуглас наполнил фарфоровую чашку новой порцией ароматного напитка и одел телелинзы.
***
Заседание должно было начаться через минуту.
Виктор Саданго поправил галстук, ещё раз проверил разложенные на столе документы. Обвинение было полностью готово, от адвоката подсудимый отказался, так что защита прокурора совершенно не беспокоила. И все же это был знаковый процесс, на котором любые ошибки станут фатальными для карьеры юриста. Виктор посмотрел на судью, пытаясь понять, в каком она настроении. Судья, как и все возвратные трансгендеры, проявляла мало эмоций. Саданго не заметил на ее идеально гладкой коже ни единого признака человечности. А ведь всего пять лет назад в российской провинции Китая запрещено было брать на судейские должности людей, которые меняли пол более одного раза. Виктор был согласен с этой доктриной – как человек может судить других, если даже не способен разобраться в себе? Сам он ещё ни разу не менял пол, и желания это делать пока не возникало. Хотя, неизвестно, как он будет смотреть на это, скажем, лет через семьдесят?