Тринадцать полнолуний
Шрифт:
Налила в кружку, намочила тряпочку, протерла рану, напоила из ложки ребёнка, отжала траву. — Теперь положи её под мои руки, и сама садись да свои руки вперехлёст с моими на него положи. Обоих нас здесь сила нужна. Сидеть долго придётся, до первой звезды утренней. Сможешь выдержать?
— Конечно смогу, если надо так, да уж больно ребятёнка жалко — с готовностью ответила Марыля, а сама подумала «чудно, никакой силы в себе не чую, но раз так говорит, значит правда так надо».
Но тут услышала, как от головы по рукам к ладоням, вроде тепло пошло. «Странно, никогда раньше такого не чувствовала»— удивилась она новым ощущениям. О чём думали
— Ну вот и хорошо, теперь на поправку дело пойдёт, — остался доволен результатом ночного бдения Зенек, улыбнулся ей.
Слёзы навернулись на глаза Марыле:
— Хорошо, я так рада.
— А где мама, — тоненький голосок ребёнка был слаб и еле слышен.
— Скоро придёт твоя мама, а пока, давай отвара попей, — сказал Зенек мальцу, — завтра с друзьями бегать да играть будешь.
Вышла Марыля на улицу, солнцу улыбнуться, так хорошо на душе было, даже песню напевать стала. Увидела у яблони согнутую женскую фигурку, в утреннем сумраке не разобрать.
— Кто здесь? Хустина, ты что ли? Неужели всю ночь просидела? Зенек же сказал, что всё в порядке будет, сидела бы дома, утра дожидалась — подошла к ней Марыля.
— Да разве ж могла я дома усидеть, дитё помирает, — поднялась ей на встречу та, даже слёз не было у бедной, все за ночь выплакала.
— Не поверила, значит, что обойдётся, а зря. То правда, на волосок от смерти Яцек твой был, а сейчас ничего, глазки открыл, да о тебе спрашивал.
— Неужели, отошла смерть? — силы окончательно покинули бедную мать и она повалилась на руки Марыли.
— Ну что ты хорошая моя, бедная, извела себя без веры. Сама убедишься, подожди, пойду Зенеша спрошу.
Посадила Марыля Хустину и пошла в хату. А Зенек уже выносил на руках улыбающегося уставшей улыбкой мальца.
— Здравствуй, Хустина. Вот и сынок твой, жив-здоров, — передал из рук в руки пришедшей в себя матери Яцека, — пусть полежит ещё сегодня, а завтра бегать будет пуще прежнего.
— Господи, вот счастье-то, радость какая, — плакала женщина, — двоих вы от смерти спасли, и сыночка моего и меня. Спасибо вам, до конца дней своих за вас бога молить буду. Пошла, прижимая к груди своего чудом спасённого малыша. А Зенек с Марылей смотрели им в след.
«Что-то будет с эти мальцом, про кого Зенек говорил?» — думала Марыля.
— Скоро всё сама узнаешь, — ответил на её мысли Зенек, — а сейчас, пойдём, отдохнуть надо, силы восстановить.
— Зенек, я спросить хотела, а что это за трава такая интересная, как ткань сделалась, словно залатала рану и как кожа приросла.
— Это, действительно, чудодейственная травушка. Редко, кто может её найти, только те, кому дано это знание. Растёт она под папоротником, на Ивана Купалу даёт первый листок, а потом тринадцать месяцев силу Солнца, Луны и Земли набирает. Вот тогда, на тринадцатое полнолуние и собирать её надо, ни днём позже ни раньше. Только те знают срок, кому приметы особые известны. А рядом, всегда мухоморы растут, они спутники её вечные, тоже нужны. Сушить траву и мухоморы надо вперемежку, они друг с другом пыльцой родняться и силу преобретают.
— И откуда ты все эти премудрости знаешь?
— Мне дед рассказывал, тебе тоже потом расскажу.
Началась в деревне жизнь тихая и богатая. Хлеба посеянные поднялись как лес густые. Колос набрался полным-полнёхонек.
— Хочу повиниться да прощения у тебя, Зенек, попросить. Те слова, что я тебе по злобе сказала, как камень, до сих пор сердце мне давит. Я так счастлива сейчас, не хочу омрачать его виной этой. Прости, если можешь.
— Не держу я на тебя зла, давно слова твои забыл. Скажу, что счастлива ты будешь с мужем, двое деток у вас будет, талантливых. Подрастут и в город уйдут, наукам обучатся. Мальчик доктором станет, людям помогать с болезнями справляться, а девочка бедных детей обучать будет, знания нести народу её обязанность. И вы к ним в город переберётесь, старость свою там проведёте в покое и любви.
— Спасибо тебе на добром слове. От себя я тоже вам добра и счастья желаю. Приглашаю на свадьбу, дорогими гостями будете, — поклонилась Ганна и ушла.
— Ну, вот и хорошо, пойду коровку накормлю, — сказала Марыля и вышла в сарай.
Когда вернулась, Зенек стоял посередине хаты.
— Садись, Марыля, дедушка пришёл, что-то сказать важное хочет.
— А где он, я же не вижу его?
— Сейчас я тебе помогу, — ответил Зенек, провёл рукой по её глазам.
Как пелена спала с глаз Марыли. Сначала темно стало, а потом, увидела она Демьяна, сидящего под иконой, в серебристо-голубом свечении.
— Пора вам, дети в дорогу собираться. Время вашей жизни здесь прошло. Кому надо было, всем помогли. Но есть те, кому ваше счастье покоя не даёт, беда на пороге, извести вас хотят.
— Да как же это? Ведь никому мы зла не делали, — всплеснула руками Марыля.
— Смотрите, — ответил дед.
В горнице темно стало, как ночью. Марыля с Зенеком на улице оказались и хату свою со стороны увидели. Возле дверей возился кто-то, потом распрямился и узнали они Милоша. Кася рядом крутилась, солому подкладывала к окнам. Запалил Милош солому.
— Господи, да что же они делают? Как же сговориться они могли, ведь никто их вместе давно не видел? — Марыля закрыла рот рукой.
— А вот как.
Картина сменилась. Увидели наши герои, как Милош по лесу бродит, страшный, лицом чёрен, худой, словно волк одиночка, мечется. А тут Кася появилась, остановилась, как вкопанная, увидев своего милого. Стояли, смотрели друг на друга молча. Кася бросилась к Милошу, обняла за шею, заплакала.
— Милый мой, хороший, что же сделалось с тобой?! На себя не похож. Марылка проклятая, всю душу тебе вымотала! Ненавижу, гадину, змею подколодную, своими бы руками задушила. Ну что ж так извёл ты себя? Вернись ко мне, давай забудем всё, вместе будем, всё пройду, всё стерплю от тебя, лишь бы ты ко мне вернулся.