Тринадцать пуль
Шрифт:
— Господи Иисусе, Аркли, — ответила она, борясь с подкатившей тошнотой, — вы своего добились. Прикройте ее, пожалуйста.
— Но ты еще столько всего не видела. Хочешь посмотреть, как она вернется к жизни до заката? Хочешь посмотреть, как восстановятся ее ткани, округлится глаз, забьется сердце?
— Просто закройте. — Она обхватила живот, но от этого стало только хуже.
Лора попыталась дышать ровнее.
— Ну и запах.
— Какой-то не такой, верно? Естественные объекты так не пахнут.
Лора услышала, как хлопнула
— Личинкам-то все равно, но вот собаки как почуют его, так начинают выть, а коровы перестают давать молоко, если она пройдет мимо них. Иногда и люди его замечают. Что-то кажется в ней не так, что-то неправильно. Но конечно же, к тому времени, как они сообразят, в чем дело, она уже успеет вскрыть одну из артерий на руке и высосать всю кровь из тела.
— Вам это нравится, так ведь? — потребовала она ответа. — Вам же просто в кайф заставить девчонку почувствовать себя на ее месте.
Кэкстон отступила в дальний угол комнаты, как можно дальше от гроба.
— Вы себя от этого крутым чувствуете.
Тут он издал долгий, почти нескончаемый вздох. Лора обернулась. Радости на его лице не было. И, насколько она могла видеть, не было в нем и желания причинить ей боль. Просто усталость.
— Вы воспитывали меня, чтобы я стала вашей заменой, той, кто бы боролся с вампирами после того, как вас не станет.
Он покачал головой.
— Нет, патрульный, нет. Я никогда не рассматривал тебя в качестве кандидата на свое место. Я не стану дурить тебе голову. Я поступаю с тобой так потому, что ты была честной со мной.
Она кивнула через силу. В этом споре ей никак не выиграть. Это было все равно что спорить с отцом. Он тоже был хороший мужик, только правило гласило: в его доме прав всегда он. И когда она стала взрослеть, помнить об этом становилось все труднее.
Господи, подумала Лора, почему она в последнее время так часто вспоминает о своем отце? С тех пор как вампир, теперь уже мертвый вампир, загипнотизировал ее, она стала часто думать о нем. А Весте Полдер она рассказала о своей матери. Чтобы рассказать Диане о родителях, потребовались месяцы. Аркли же удалось вытянуть это из нее в рекордные сроки.
Хватит. Это уже чересчур. Она думала так, когда видела, как погиб первый вампир. Но теперь это и в самом деле было так.
— У меня тоже есть кое-что, что вам стоит увидеть, — сказала она, и Аркли выжидающе посмотрел на нее.
Этот спор его нисколько не волновал, ибо он знал: это расследование его и он прав.
«Ну что же, хорошо», — подумала Лора, зная, что вспылит позднее, когда его не будет рядом. Она вытащила КПК и нашла письмо Клары. Открыла две картинки, присланные вложениями, и разместила их одну возле другой.
— Вот что рассказал нам очевидец из Битумен Холлоу, — сказала она.
Аркли нагнулся ближе, чтобы рассмотреть две картинки на маленьком экране. Лора уже изучила их раньше и знала, что он
И все же портреты сразу задели Аркли.
— Да. Это они, — сказал он, поднимая взгляд. — Это хорошо. Это нам пригодится.
Кэкстон кивнула.
— Я тоже так думаю. Да, слушайте, еще у нас есть особая примета одного из них.
Художник-криминалист зарисовал длинные треугольные уши исполнителя № 2. Очевидец настаивал, что у исполнителя № 1 были нормальные человеческие уши, только сверху они были другого, почти черного цвета.
— У него другие уши.
— Потому что он обрезает их ежедневно, — согласился Аркли.
— Он — что?
Федерал взял КПК и поднес его к самым глазам.
— Уши — это постоянная угроза разоблачения. Некоторые вампиры, молодые, стараются прятать их, пытаясь выглядеть как можно более похожими на людей. Лэрс делал это, чтобы камуфлироваться. О других я читал, что они делают так из отвращения к себе. Они снова хотят выглядеть как люди. Они будут носить парики и контактные линзы и даже класть румяна на щеки и носы, чтобы выглядеть более похожими на нас.
— Но чтобы каждый день… этот парень отрывает себе уши каждый божий день?
Аркли пожал плечами.
— Каждую ночь. К закату, когда он просыпается, они у него отрастают снова.
Это заставило Кэкстон вспомнить о личинках в гробу.
— Наверное, некоторые из них ненавидят себя. Ненавидят себя и то, что они делают.
— Кто знает. В кино нам внушают, якобы они живут глубокой и насыщенной внутренней жизнью, вот только я не верю. Думаю, сидят они всю ночь напролет и думают о крови. О том, какая она вкусная и как им плохо, когда ее нет. И как достать новую так, чтобы тебя не обнаружили и не порешили. И о том, долго ли еще им будет не наплевать, обнаружат их или нет.
Кэкстон внезапно почувствовала холод. Обхватила себя руками.
— Как торчки, — сказала она.
В колледже она была знакома с несколькими девчонками, которые употребляли героин. До того, как они сели на наркотики, это были личности с мыслями и чувствами. Но когда они изменились, их личности полностью подчинились их потребностям.
— Как торчки, которые никак не могут завязать.
— Между ними есть разница. Торчки в конце концов умирают.
27