Тринадцать трубок. Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца
Шрифт:
— Слушайте, если вы действительно кающийся большевик, мы вам поможем восстановить ваше доброе имя.
— Я так умею каяться, как никто. Я уже начал каяться два года тому назад из-за пфейферовских брюк, и с тех пор я только и делаю, что каюсь. Насчет доброго имени вы тоже не беспокойтесь: в крайнем случае можно обрезать «Ройт», если здесь другая красочная мода. Я буду просто «Шванец» как таковой, без всякой партийной окраски.
— Вы сделаете публичный доклад. Это очень просто. Мы вам наметим о чем говорить. А сбор поступит в вашу пользу. Но раньше всего мы вас ознакомим с нашим национальным движением.
Здесь
— Нет, прежде всего вы ознакомите меня с этим запахом. Мы зайдем в кафе и там устроим ваше национальное передвижение.
— Что же, можно зайти выпить аперитив. Гарсон, три пикона!
Лазик взволновался:
— Пожалуйста, без арабских штучек! Вы хотите, чтобы я читал громовой реферат, а даете мне какие-то мокрые анекдоты.
Игнат Александрович Благоверов, рослый мужчина и редактор национального органа «Русский набат», снисходительно улыбнулся.
— Это здесь все пьют. Это — для аппетита.
Тогда Лазик вскочил, он начал неистово топать ногами:
— Для аппетита? Это для уголовного преступления! Если я и так готов зарезать живого человека, после этого я его, наверное, зарежу. Дайте мне моментально печенку в сметане или хотя бы большую булку, не то я выпью эту провокацию, и тогда я зарежу весь Париж!
Съев бутерброд, Лазик деликатно заметил:
— Вам придется разориться, потому что аппетит продолжается. Если бы у меня не было аппетита, разве я стал бы с вами разговаривать? Я бы лучше переходил с утра до ночи ту замечательную площадь. Сосиски? Очень хорошо. Теперь вы уже можете передвигаться.
Игнат Александрович многозначительно откашлялся:
— Прежде всего, пусть вас не смущает… Как бы это сказать?.. Ну, происхождение. В нашей организации уже состоит один еврей. Когда он увидел, что из этих «свобод» вышло, он первый пришел к нам с повинной. Он рыдал: «Я дрожу, как Иуда. Евреи продали нашу матушку Россию. Где мощи святителя Питирима? Где звон сорока сороков…» Мы его простили. Он в нашей газете теперь работает по сбору объявлений. Так что вы не горюйте. Мы к вам отнесемся, как к счастливому исключению. Наше мощное движение возглавляет его императорское…
Здесь Лазик прервал Игната Александровича:
— Надо обязательно подобрать живот или достаточно мысленно? Потому что после всех сосисок это мне не так-то легко…
Но Игнат Александрович не слушал его. С пафосом повторял он последнюю статью «Русского набата».
— «Трепещите же милюковские палачи в застенках! С нами весь цивилизованный мир и сорок веков русской истории. Романовы создали Россию, и вся наша православная страна, притаив дыхание, ждет державной поступи августейшего хозяина». Так или не так?
— Конечно, так. Пфейфер, тот не может дождаться. Целый день глядит в окно. И насчет дыханья вы тоже удивительно подметили. Кто же станет там нахально дышать, когда здесь уже раздается эта августейшая поступь?
Выпив еще два пикона, Игнат Александрович потрепал Лазика по плечу:
— Приятный жидок! Хорошо, что ты сразу попал к нам, а не в «Свободный голос». Там ведь одни чекисты сидят. Жид жида погоняет. И платят пятачок за строку. А у нас тебе лафа будет. Завтра же пущу интервью. Василий Андреевич, набросайте. Крупным шрифтом: «Покаяние чекиста». Начните так: «Вчера в помещение редакции, обливаясь слезами, ворвался
Здесь молчаливый компаньон Игната Александровича вдруг заговорил:
— Мне, Игнат Александрович, второй месяц жалованья не платят. Зима на носу, а я еще в летнем пальто щеголяю…
— Об этом, брат, после поговорим. Сейчас у нас государственные дела. Так вот что, Шванец, ты за доклад сотню-другую получишь, но это ведь нечто единовременное. Сам понимаешь, нельзя каждый день доклады устраивать. А ты можешь хорошую деньгу заработать. У тебя связи там, а нам повсюду нужны верные люди. Займись-ка организаций.
— Что же, это я могу. Я уже размножал в Туле мертвых кроликов, и я из вас сделаю самый замечательный урожай. Скажем, нас сейчас двое, не считая этой поступи. Остается взять карандашик. К осени будущего года нас может быть 612 тысяч 438 голов. Это же дважды два и месячное жалованье.
После четвертого пикона Игнат Александрович отяжелел. Расстроенный, он бормотал:
— Молодчина ты, Шванец! Хоть жид, а любишь матушку-Россию. Я тебя выведу в люди. В «Набате» — построчные. За организацию — фикс, подъемные, суточные, разъездные. Потом я тебя с румынами познакомлю. Славные ребята! Принимают вежливо, не как англичане в передних выдерживают, нет, эти за ручку здороваются, папиросами угощают. И платят аккуратно, долларами. Ты им о Каргополе расскажи. Ну, и насчет пулеметов. А если о Бессарабии начнут спрашивать, улыбайся. Я их чем взял? Улыбкой! «На что, — говорю, — нам ваша Бессарабия? У меня было именьице в Калужской, так я день и ночь плачу — почему вы до Калуги не дошли». Понимаешь? Мы здесь дипломатами стали. Я да вот Василий Андреевич, это корпус наш, ха-ха! Деньги на бочку!..
— Парижское вам мерси! Конечно, в Румынию я не ездок. Довольно с меня польской музыки. Но здесь я с ними столкуюсь в одну минуту. Я же тоже из вашего корпуса, хотя мне ничего не кладут на бочку. Я уже подарил полякам Тулу. Почему же мне жалеть этим румынам Калугу?
Четыре пикона пробудили, наконец, в Игнате Александровиче аппетит, и он ушел обедать. Молчаливый Василий Андреевич повел Лазика в ресторан «Гарем де бояр». Вспомнив о летнем пальто, Лазик предусмотрительно спросил:
— Вы, может быть, как Архип Стойкий, то есть забываете бумажник дома? Так у меня в кармане дыра.
— Не бойтесь!
Василий Андреевич нежно похлопал себя по груди.
— Я с вами остался, чтобы предупредить вас. Этот Благоверов — хитрая бестия. Он выжмет из вас все и потом — за шиворот. Оп всегда так поступает. Его самого скоро выставят. Тогда я буду главным. Помилуйте, он только одним занят: нашел подставного жидка и через него продает большевикам какие-то удобрения. Хорош патриот! А насчет румын он тоже врет. Вы мне с первого взгляду понравились. Румыны эти — жулье. От них десяти франков не добьешься. Я вам другое предложу. Только давайте-ка сначала закусим.