Тринадцать жертв
Шрифт:
Кроме, пожалуй, Мастера. Хенбетестира. Потеряв столько близких, о всех смертях которых он теперь помнил, прожив столько лет в одиночестве, когда до следующего круга перерождений в замке оставался только он, он почти потерял способность чувствовать. Тяжесть и боль, которые он ещё ощущал, были всего лишь отголосками Эрланна. Того «я», что так мало просуществовало на стыке сущностей Мастера и человека.
Мастер почти прошёл мимо, но заметил бессознательное тельце, которое придерживал Лауге. Похоже, такое сильное подавление осколка для тела Гленды оказалось слишком большим шоком. Чувств,
И всем остальным пора было расходиться. Что толку стоять в коридоре? Для осознания произошедшего требовалось гораздо больше времени.
Мейлир подобрал трость, встал сам и помог подняться Мейнир. Почти заставил её сделать это, потому что сейчас она выглядела безвольной оболочкой. Фрейя стала опорой для разрыдавшейся Элеоноры. Посмотрев на вцепившихся друг в друга близняшек, их она тоже позвала с собой. За ними тихо последовал Исаак — он бы, может, предпочёл побыть один, но не хотел оставлять Сюзанну. Эгиль подошёл к Ирмелин, которая растирала по щекам слёзы в стороне, отдалившись ото всех.
Да, только трое смогли сохранить самообладание. Больше для вида — чувствуя ответственность за тех, кто слабее, уязвимее, чувствительнее. Чувствуя, что в горе кто-то обязан стать плечом, на которое можно опереться, в которое можно расплакаться. Даже если самим тяжело до сдержанного воя, даже если собственные руки опускаются, а мысли превратились в свинцовую кашу.
***
Когда Мейлир вернулся в комнату, первым делом обратил внимание на часы, чтобы подтвердить ожидания. Да, теперь они показывали два часа. Как и сказала Мейнир. Как было предсказано в записке, оставленной в этих же часах.
Он посадил Мейнир на кровать и сел рядом. Снял перчатки, погладил холодные синеватые пальцы, заглянул в потухшие глаза цвета лилово-оранжевого заката. На вид Мейнир была не живее Мастера, но Мейлир слишком хорошо её знал. И потому понимал, что её скорбь непостижимо сильна. Вечная скорбь, что усилилась в этот момент. Чем тяжелее было на сердце у Мейнир, тем меньше она могла выражать. И застывшее, словно у манекена, выражение для Мейлира было невероятно красноречиво. Верный признак полнейшего хаоса в душе.
Обняв Мейнир, он попытался поделиться с ней собственными силами. Теперь делать это стало гораздо сложнее — так сильно Мастер влиял на осколки. Хранители не лишились полностью способностей, которые давали осколки, однако те стали ощутимо слабее. Точнее, стало труднее их применять, силы хуже растекались по телу, достигали цели.
Но сейчас это было неважно. Потому что Мейлир хотел только одного — помочь Мейнир, вдохнуть в неё жизнь, даже если это тяжело, если сопротивлявшийся осколок давил на сердце. Той, кто отдала себя скорби, сейчас было намного тяжелее.
Мейлир молча обнимал её и наполнял своим теплом до тех пор, пока Мейнир не обняла его в ответ, не вцепилась в спину ещё слабыми пальцами, не прижалась сильнее, чуть слышно скуля. Большего от Мейнир ждать не следовало, но даже эти действия принесли Мейлиру облегчение.
С тяжёлым вздохом Мейлир посмотрел перед собой поверх головы Мейнир. Кажется, сегодня он не сможет уснуть — стоило закрыть глаза, как в голове тут же вырисовывался образ, в котором Мейнир точно так же умирает у него на руках. Мейлир готов был отдать всю свою жизнь, только бы этого не случилось.
***
Фрейя была как никогда растеряна, понятия не имея, что делать с шокированными детьми и Норой, которая из-за невероятно чувствительной натуры, кажется, собиралась плакать до тех пор, пока не уснёт, растратив все силы. Фрейя позвала близняшек с собой, потому что беспокоилась о них, понимала, что детей нельзя оставлять одних. Хотя сама она предпочла бы побыть одна некоторое время, не беспокоясь о необходимости сохранять внешнее спокойствие. Ушла бы в лес, несмотря на ливень, чтобы охладить голову, привести в порядок мысли, выровнять чувства. Но вместо этого сидела со всеми у себя на кровати.
— И что мне с вами делать? — тихо спросила себя Фрейя.
С одной стороны в её руку мёртвой хваткой вцепилась Нора. Мало того, что она сама по себе была той ещё плаксой, так ещё и способность к состраданию, пусть даже ослабленная, приняла на себя за раз слишком много чужой боли. Поэтому Элеонора сейчас была в состоянии абсолютного несостояния. Её трясло, она заикалась, но волнообразные приступы рыданий захлёстывали её с новой силой. Фрейя понимала, что бесполезно пытаться успокоить Нору, и надеялась только на то, что ей станет немного легче после пробуждения. Что не случится второго такого же сильного захода.
С другой стороны были дети. Дикра, подобно Элеоноре, прижалась к Сюзанне. Но всхлипы малышки стали тише, она уже начала засыпать. То ли силы закончились, то ли песня Сюзанны помогла. Да, Сью, как всегда, успокаивала сестру пением, несмотря на то, что у самой по щекам катились слёзы, а голос то и дело срывался. Со спины её обнимал сильно притихший Исаак. У него было очень странное выражение лица — застывшая, неестественная улыбка. Это выглядело жутко, неуместно, но стоило вспомнить, что хранитель лжи бывал обманщиком даже по части своих чувств. У Фрейи было достаточно времени, чтобы присмотреться и заметить бегающий взгляд Исаака и внезапные подрагивания.
Фрейя тихо вздохнула и свободной рукой погладила хранителя по голове. Вышло, наверное, грубовато, но обращённый к ней взгляд был полон мольбы и благодарности, так что Фрейя решила не убирать руку. Этот ребёнок просто не мог попросить о поддержке иначе.
— Что же делать… Вот уж не знаю. Но оставить вас точно не могу.
***
После того, как Мастер отнёс Гленду и оставил в её кровати, он просто ушёл к себе. В чём смысл сидеть с бессознательной девчонкой? Нельзя сказать, что он не чувствовал по отношению к хранительнице вообще ничего — малая часть души хотела уберечь, защитить малышку, как последнюю оставшуюся ценность. Однако сейчас его присутствие не имело смысла.