Тринадцатая Ева
Шрифт:
– Готовить к интенсивной программе? – спросил один из людей в белом.
Аркадий Ильич поразмыслил и сказал:
– Пока нет. Если ее на интенсивную посадить, через неделю станет идиоткой. Это мы всегда осуществить успеем. Так что пока в изолятор, а там посмотрим…
Когда его люди, положив Дашу на мобильную каталку, удалились, Аркадий Ильич подошел к столу, хотел было налить себе кофе, вспомнил, что тот был напичкан нейропаралитическим токсином, махнул рукой и, взяв плюшку с изюмом, уселся в кресло.
Он
– Да, – произнес он, – девчонка у нас. Да, буянила, она такая. Как и договаривались, отдал распоряжение применить к ней интенсивную программу. Да, самую интенсивную. Недели не пройдет, как превратится в княжну Мышкину. Да, конечно, повода для беспокойства нет!
Он завершил разговор, поразмыслил о том, что всегда надо иметь пути к отступлению, и, прежде чем утилизировать девчонку, следует выжать из нее все, что она знает.
Потому что тот, с кем он говорил, был человеком опасным, очень опасным. Они работали вместе, но Аркадий Ильич не питал иллюзий – его самого тотчас принесут в жертву, если того потребует ситуация.
А так он получит козырь против своего покровителя. Тот попросил его об услуге – значит, избавиться от девчонки ему было очень нужно.
А раз так, то не следует спешить. Ибо покровитель начал какую-то игру – какую, Аркадий Ильич сказать не мог. Знал только, что на кону стоят деньги, причем огромные.
И разве плохо заполучить свой кусок чужого пирога?
Сия метафора навела его на мысль о плюшках с изюмом. Те уж точно не были отравлены. Вздыхая и сетуя на то, что ему нужно отказаться от мучного и сладкого, Аркадий Ильич прошествовал к столу и схватил очередную вкусность.
Доктор Чегодаев
– Рад тебя видеть, Дима! – донесся раскатистый бас его университетского преподавателя, научного руководителя диссертационного проекта и просто хорошего приятеля, профессора Васильева-Дельгадо. – Какими судьбами? Ты же не большой любитель подобных светских мероприятий, так ведь?
Доктор Дмитрий Иннокентьевич Чегодаев, пожимая руку профессора, который, как водится, удивлял всех своей седой бородой и лающим смехом, отметил про себя, что Аркадий Ильич прав.
В последний раз он был на светском рауте с Женей. Да, это было в вечер ее смерти, и они тогда поссорились, причем так глупо…
– Да вот, решил проветриться, – развел руками Дмитрий Иннокентьевич. – А вы, Аркадий Ильич? Вы же тоже не поклонник подобных приемов…
Профессор расхохотался. Погладил седую бороду и, блеснув стеклами роговых очков, ответил:
– Ну и на старуху бывает проруха! И даже на профессора! Раут ведь у нас научный…
– Неужели… – начал доктор Чегодаев, сетуя на себя за то,
– Увы и ах, нет, Димочка! – пробасил профессор. – Но мое время еще настанет, поверь мне! На этот раз меня попросили произнести спич в честь одного из награждаемых. Ну а как известно, кто произносит речь в чью-то честь, в следующем году сам получит медаль!
Дмитрий Иннокентьевич знал, что профессор Васильев-Дельгадо был человеком тщеславным. Иначе зачем стал бы брать фамилию первой жены, дочки бежавших в тридцатые годы в Советский Союз испанских коммунистов. А для того, чтобы быть не одним из бесчисленных Васильевых в медицинском мире, а именно тем самым Васильевым-Дельгадо.
Тем вечером столичный научный бомонд, слабо разбавленный представителями светской тусовки и шоу-бизнеса, собрался на вручение премии и медали имени академика Рядно, что являлось частной инициативой нескольких ведущих предпринимателей в области фармацевтики, медицинского оборудования и генной инженерии.
Раньше бы доктора Чегодаева и на аркане нельзя было б затащить на подобный светский вечер, но в этот раз он приложил все усилия, чтобы через влиятельных пациентов получить приглашение. Пришлось даже во фрак наряжаться, ибо таков был регламент – устроители во всем старались скопировать регламент Нобелевки.
Все дело было в том, что ему не давала покоя его странная пациентка, Евгения Юнгштедт. Она же Ева… А также ее история и все события, в водоворот которых она угодила.
Ведь она исчезла и не перезвонила. Он попросил свою помощница Марину Аристарховну отыскать номер рублевского особняка четы Юнгштедт, что само по себе было делом нелегким. Наконец, заполучив его, он велел Марине позвонить туда. А потом, передумав, заперся в кабинете и сам дрожащими пальцами набрал номер.
– Особняк Германа Мстиславовича и Евгении Александровны Юнгштедт! – раздался в трубке металлический голос. – Чем могу вам служить?
В самом деле, чем? Но раз он позвонил, то отступать было уже поздно.
– Соедините меня с Евгенией Александровной! – произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно и барственно. – Немедленно!
Но не на того напал. Металлический голос оповестил его, что Евгения Александровна занята, а также пожелал узнать, с кем имеет честь говорить.
Действительно, с кем?
– Бутик «Пелегрина», – выпалил он. – Евгения Александровна забыла у нас свои покупки!
– Пришлите их курьером за наш счет! – заявил его собеседник и повесил трубку.