Тринадцатая Мара
Шрифт:
Я пыталась удержать ненависть, я пыталась вернуть дверь на место. Но офис по ту сторону улицы начал оседать, как картонный. Трещины по стене, поломанные балки, ставшая вдруг трухлявой арматура. Хорошо, что я не задела соседние, хорошо, что прицельно. Если теперь я вообще могла использовать слово «хорошо».
Я держалась за виски, чтобы не завизжать от ужаса, страха и ярости. То, что случилось, было плохо, я сделала многократно хуже и не могла обернуть процесс вспять. Там внутри на моих глазах гибли люди, а я, белая лицом, пыталась содрать с собственных щек кожу. Шок, ужас,
Восемнадцать человек. Погибло всего восемнадцать, потому что был выходной. Случись рабочий день – и жертвы исчислялись бы сотнями.
Я помню, как бежала прочь из его офиса, неспособная даже понять, что делаю, зачем, куда…
Минуты, часы и дни после слились для меня в сплошное дерьмо из отчаянного стыда, ужаса, вины и желания сдохнуть.
Я отыскала его через три дня, когда сумела начать ходить, не шатаясь. Мэйсона. Вечером, в клубе. Окруженный незнакомыми девицами, он был весел, он был пьян, он был счастлив. Недобро счастлив, зло счастлив, если существует такое понятие.
– Что ты… празднуешь?
«Как ты смеешь?»
– Ну как же… – Он даже не стеснялся собственных чувств. – Мой враг погиб в том здании. Я два года не мог к нему подобраться: охрана и все такое. Теперь у меня нет конкурентов, Мариза, представляешь?
Наверное, в тот момент я сдержалась лишь потому, что скользнула мысль о том, что заключенный в стенах рухнувшего здания конкурент мог оказаться случайностью, совпадением. Ощущая, что меня начинает рвать на части так же, как в офисе, я бросилась прочь, чтобы не сделать еще раз то же самое: не снести напрочь стены клуба, не разорвать на куски незнакомых баб, диджея, Мэйсона…
Мэйсона, который более ни разу мне не позвонил.
Все мои попытки оправдать его рухнули вместе с этим фактом.
Думаю, старая Веда не стала бы прерывать мой суицид, если бы я тогда не сдержалась и утопила в обломках клуб. Я поставила бы на себе крест перед вечностью, я бы перестала быть тринадцатой, я бы стала Кровавой Марой.
Собственно, именно поэтому я не шла на встречу к Мэйсону и теперь. Зная, насколько непрочны мои заклепки вокруг ядерного центра, я не могла рисковать. Единственный смешок мне в лицо обеспечит взрыв его головы. В прямом смысле. Его башка разлетится, как гнилой арбуз, и ошметки мозгов окажутся на стенах. Его, охранников, работников здания. И под этими балками я уже намеренно похороню себя.
Все эти недели, обучая себя жить заново среди мрака в собственном разуме, я думала о том, что должен быть другой план, другой выход. Мэйсон никуда не денется. Однажды я доберусь до него, научившись себя контролировать и бить прицельно. Не хочу быть тупой марой, марой-нервной-идиоткой, почившей в собственные двадцать два. Ошибки случаются. И единственная правильная вещь после совершенной одной – не сделать вторую.
Мне снилось, что я вновь сижу на подушках
– Это будет сложный путь.
– У меня не бывает легких путей.
– Путь, полный боли…
«Я уже знаю, что такое боль. Не смеши… Она меня больше не пугает»
Её слепые глаза смотрели укоризненно.
– Ты пока ничего не знаешь о боли. Все, что с тобой было, было ничем…
Тревожные слова. Плохие. Но от поиска Кьяры я не откажусь.
«Можно жить без прощения, но монотонно, спокойно. Без потрясений».
«Пусть будут потрясения, Идра. Пусть меня вывернет наизнанку, но я сделаю то, что должна».
«Да будет так, Мариза».
Последние фразы прозвучали немо, в воздухе. И подушки растворились, сменившись привычной кроватью.
Глядя в темный потолок, я думала о том, что с утра начну плести заклинание на обороте. Не то, которое приведет самого слабого человека ко мне, но которое приведет меня к нему. Призыв к объекту. На изнанке ворожить сложно, потребуются силы. Я закрыла глаза.
Глава 3
Ворожить я пришла в парк.
Так правильнее, когда вокруг тебя растительность: непокрытая асфальтом почва, деревья – все умножает силу.
И какое-то время сидела на лавке, слушала шелест крон. Удачный выдался день по погоде, солнечный, ясный. По-своему теплый, с осыпающейся с ветвей листвой, мирный, ласковый. В такой хорошо катить перед собой коляску с малышом и слушать детский смех на площадке. Мечтать о прекрасном, верить, что осенью тебя посетят потрясающие идеи, воплотив которые зимой, ты встретишь долгожданный жизненный успех с первой весенней капелью. В такие дни хочется творить исключительно хорошее, доброе, светлое, чтобы кому-то во благо. Не ждать благодарности, но жить благодарным, дышать солнечным светом, быть им.
И все же, к делу.
На изнанке парк выглядел идентичным, разве что чуть более размытым, прохладным. Сразу после «нырка» у меня по привычке обострились зрение и слух. Долетел чей-то голос с противоположной стороны площади – там сидел какой-то забулдыга. Он трясся, что-то бормотал о том, что у него вечный стресс, что ему нужен психотерапевт, группы, поддержка. Что он устал, что ему нужно выпить. Глотал водку бомж прямо из бутылки. Когда проглотил всю, достал откуда-то шприц, закатал рукав мятого пиджака, принялся колоть в вену наркоту.
Я вынырнула лишь для того, чтобы убедиться в том, что на той же самой лавочке в яви сидит и прямо сейчас разговаривает по телефону деловитый бизнесмен. Вполне себе спокойный, без коучей и наркоты. Вот же разница.
Прошагала мимо меня молодая красотка с собачкой на поводке. Цокот шпилек, яркая помада, дорогие духи, тело, очевидно не вылезающее из спортзалов и спа. На обороте дама оказалась крайне неряшливой, имеющей вес под сто пятьдесят. Неухоженная, грязноволосая, без косметики, в рваной кофте. «Жирнота» шла неуверенно, волочила ночи в тапках, зыркала на всех с униженной ненавистью и причитала: «Оставьте меня… Оставьте меня в покое…»