Тринадцатая ночь

Гордон Алан

Я хотел побеседовать с Виолой. Меня мучило предчувствие, что Мальволио вскоре заявит о себе. Я пока сомневался, стоит ли открываться герцогине до конца, но уж если до этого дойдет, то признаюсь, что только ей и мог бы довериться среди всех моих здешних знакомцев.

Однако гора и Магомет не смогли встретиться из-за чересчур ревностного слуги. Наблюдение за герцогским домом не принесло плодов, поэтому я решил дождаться ее в том, наверное, единственном месте, где она бывала без свиты. Взяв с собой дневной запас еды и питья, я вышел из северных городских ворот и поднялся по горному склону.

Кладбище

располагалось на возвышенности, с которой открывался отличный вид на город, на каменистом плато с чахлой растительностью. Рытье могил в такой почве было сродни непосильному каторжному труду, поэтому большинство состоятельных семей предпочитало возводить там мавзолеи. Процесс этот вылился в обычное показное состязание. Место последнего родового упокоения герцогов Орсино можно было назвать довольно скромным по сравнению, ну скажем, с Парфеноном. Спустя ряд столетий в нем стало тесновато, и поговаривали, что некоторые из старейших останков тихонько перенесли в менее роскошную семейную недвижимость. Но, разумеется, со стороны почивших не поступило никаких жалоб.

По соседству с местом последнего герцогского пристанища я приметил небольшую рощицу, нагреб кучу опавшей листвы и зарылся в нее, накрывшись предварительно одеялом, захваченным из «Элефанта». Снаружи можно было заметить лишь мои выглядывающие из-под капюшона глаза. Скоро я обнаружил, что даже глаза могут сильно замерзнуть. Однако после недели роскошной купеческой жизни приятно было вернуться к нищенскому и бесприютному шутовскому бытию.

Несколько паломников поднялись на гору, чтобы помолиться или пожелать своим усопшим предкам счастливого Нового года, но к склепу Орсино никто не приближался. После захода солнца до меня долетел шум городского веселья. Да, Тео, хорошенькое дельце. К увеселениям, пропущенным из-за этого задания, ты добавил и день святого Сильвестра, канун Нового года.

Но вот в сгустившейся темноте, когда кладбище покинули все, кроме мертвецов, я увидел стройную фигуру, медленно поднимавшуюся по склону. Покинув укромное местечко, я решил занять более выгодную позицию и перебрался за небольшой мавзолей. Это, должно быть, она.

Но к моему удивлению, это оказался Клавдий. Он настороженно огляделся и вошел в склеп. Я подкрался к двери и приложился к ней ухом. До меня донеслись тихие горестные рыдания.

Ну конечно! Настолько очевидно, что кто угодно мог обмануться. В ожидании я присел на низкую ограду напротив входа. Он появился минут через двадцать с залитым слезами лицом. Опустив глаза, ничего не замечая, он направился прямо на меня.

— Добрый вечер, — вежливо сказал я.

О боже, какая быстрота реакции! Не успел я и глазом моргнуть, как его меч оказался у моего горла.

— Вы знаете, уже третий раз за последнюю неделю мое горло холодит сталь клинка, — кротко пожаловался я. — Вероятно, во всем виновата борода. Как только я отпустил ее, людей так и подмывает срезать ее.

— Был бы рад оказать вам такую услугу, — огрызнулся Клавдий. — Могу заодно отрезать и голову.

— Позвольте, я облегчу вам задачу, — сказал я, отстегнул свой меч и бросил его на землю. — Это тоже не понадобится. — Я вытащил из рукава кинжал и отправил его туда же. — Ах, чуть не забыл. С вашего позволения. — Медленно наклонившись, я извлек из-за голенища нож и дополнил им брошенное оружие. — Ну вот, давайте продолжим.

— Какого черта вы здесь делаете? Зачем следите за мной?

— Я

не следил за вами, а ждал здесь почти целый день. И вы наконец появились.

— Едва ли в данное время и в данном месте уместно обсуждать дела, господин торговец, — сказал он.

Его меч даже не дрогнул.

— Неужели? А я думаю как раз наоборот. Конечно, все зависит от самого дела. По-моему, мы можем помочь друг другу, синьор Клавдий, но я нахожусь в затруднительном положении. Я случайно разгадал вашу тайну, но взамен готов открыть мою собственную.

— Вы говорите загадками, торговец.

— Простите. Сила привычки. Должен сказать, что меня восхищает такая преданность покойному хозяину. Она далеко превосходит обычную верность слуг.

— Вы оскорбляете меня. Он был прекрасным человеком.

В его глазах заблестели слезы, но трудно сказать — гневные или горестные.

— На редкость прекрасным человеком, — признал я. — И любящим мужем. Разве вы так не считаете, герцогиня?

Быстро оглянувшись, он вновь уставился на меня.

— Здесь нет никого, кроме нас двоих. К кому это вы обращаетесь как к герцогине?

— К вам, — сказал я и затаил дыхание, когда меч коснулся моей шеи. — Поверьте мне, Виола, последний раз, когда я видел, как вы орудуете мечом, это было жалкое зрелище.

— Кто вы? — прошептал… вернее, прошептала она.

— Ваш друг Фесте, Виола. Сбрейте мысленно мою бороду, вычтите годы из ваших воспоминаний, побелите мою физиономию, и вы увидите меня в прежнем обличье.

С яростной недоверчивостью она помотала головой.

— Нет. Фесте не мог сюда вернуться без предварительного уведомления. И уж не в таком наряде. Кто вы и что вам от меня надо?

— Вы можете подвергнуть меня проверке, спросив то, что могли знать только Фесте и Виола.

Она задумчиво нахмурилась под бородой.

— Первый раз, когда я встретила Фесте, — нерешительно сказала она, — он пел для Орсино, моего мужа. Спойте ту песню, и я смогу узнать ваш голос.

Умная проверка, и более чем уместная в данных обстоятельствах. Я прочистил горло.

— Уходи, смерть, уходи, смерть, — начал я. — Пусть меня кипарис осенит.

Слезы пролились, и меч опустился.

— Отлетай, душа, отлетай скорей, я красавицей злою убит.

— Фесте, — прошептала она и, бросившись вперед, крепко прижалась к моей груди.

Любой наблюдатель счел бы нас странной парочкой: два пожилых бородача обнимаются на кладбище зимней лунной ночью. Но меня это не смущало. Снаружи были лишь маски. Под ними Фесте обнимал Виолу… Тео обнимал Виолу… я обнимал ее и не хотел отпускать. Но мне не оставалось ничего другого, как продолжить песню.

Пусть мой белый саван усыплет тис —Вот просьба последнего дня,Потому что мою смертную рольНе сыграет никто за меня.Пусть не будет брошен на черный гробНи один, ни один цветок,Пусть будет так, чтоб ни друг, ни врагМеня проводить не мог.Пусть меня ничей не тревожит вздох,Так прошу я меня зарыть,Чтоб печальный влюбленный и тот не знал,Где слезу надо мной пролить.