Тринадцатая ночь
Шрифт:
Дождь залепил глаза Камышке, как залепляет метко брошенный сорванцом снежок. В этом снежке оказалась вдобавок здоровенная каменюка, и Камышка не сразу сообразил, что пошел град. Градины размером с голубиное яйцо отскакивали от брусчатки двора, лупили по крыше конюшни и по лафетам недавно
— Правильно, — сказал Камышка. — Дирижабль. Как я мог о нем позабыть?
Стекло разлетелось, и в проем всунулась тупая безглазая морда. Ясмина завизжала, и только спустя несколько секунд сообразила, что это разведывательный дирижабль — разведчики на время дождя разместили его в замке, чтобы спасти от русских диверсантов. Морда качнулась, поднатужилась, окончательно выдавливая стекло и пропихивая в зал корзину. В корзине стоял человек. На нем не было кожаной тужурки, зато в руке был самый настоящий наган.
— Всем стоять, — тихо сказал человек.
Сзади стукнуло — это ксендз-нексендз уронил молитвенник. Полковник рядом с Ясминой вскочил и выхватил саблю. Ухватив жестокой рукой Ясмину за волосы, он проревел:
— Не подходи, зарублю!
Человек пожал плечами и выстрелил. Голова полковника разлетелась, как спелая слива, и Ясмина дернулась, когда теплые ошметки ударили ее по щеке. Человек выпрыгнул из корзины и подбежал к Ясмине. Упав рядом с ней на колени, он просипел:
— Пани, вы не ранены?
Она молча покачала головой. Ей не хотелось говорить — хотелось лишь смотреть в темные, в смоляные глаза, так похожие и так не похожие на глаза полковника. Она и смотрела, смотрела не отрываясь, пока человек подхватывал ее на руки, и забрасывал
Лось и Затуньский выбежали на улицу и, приложив руки к глазам, смотрели на пожар. Грохнуло так, что у хаты чуть не снесло крышу. Хозяйский младенец, до этого непрерывно скуливший, замолчал, будто подавился материнской титькой. Огонь озарил полнеба. В грязь рядом с солдатами шлепались обломки, и еще что-то шлепалось, что-то, что вполне могло быть останками полковника и его свиты.
— Ну вот и все.
Насмотревшись, Лось вернулся в хату и аккуратно принялся упаковывать в ранец трубку и прочие пожитки.
— Это ты куда? — недоуменно вякнул Йозька.
— Это я домой. Маринка небось уже всю улицу через себя пропустила. Я не я буду, если не спущу с потаскухи шкуру.
— Тебя же того… искать будут?
Лось хмыкнул:
— А кто докажет, что меня не было там? — Он ткнул пальцем на все еще разваливающийся замок. — Ты, что ли? — И глянул при этом на Йозьку так, что тот почувствовал себя янтарным мундштуком, зажатым между крепкими Лосиными зубами.
— Я что, — вякнул бывший портной. — Я ничего.
— Вот и хорошо, что ничего.
Йозька подумал, не это ли называется «деморализацией противника».
Пожар проел в ночи дыру. В дыре бушевал новый, яростный и светлый, свободный от дождевого сумрака мир. А здесь за цветистым заревом уплывала в небо длинная тень. Она двигалась, уверенно и плавно, туда, где всего через семь часов загорится бледная полоска рассвета.