Тринадцатая пуля
Шрифт:
Я был ошеломлен. За пустословием и напускным равнодушием я прятал растерянность. И страх. Страх, что все это окажется шуткой. Слишком все было неожиданно и фантастично, чтобы быть правдой.
— Но как они попали во Францию? — задал я глупый вопрос.
— Вы же продавали свои картины. Так и попали. Кстати, можете взглянуть, здесь есть фотография экспозиции.
Я взглянул и сразу вспомнил. То ли бельгийца, то ли француза, которому загнал пару картин…
Неугомонный Болтянский продолжал приставать:
— Вы хоть знаете, сколько стоит каждая картина? Дотошные журналисты выведали, что специалисты оценивают их…
— Мне это не интересно.
— Так я вам и поверил! Так кому вы продали их? И за сколько?
— И это не интересно. А если честно, то покупатель, — припоминаю, говорил он с сильным иностранным акцентом, наверно, все-таки француз, — показался мне посланцем небес, который спас меня от голодной и холодной смерти, заплатив очень приличную, как я думал тогда, сумму… Этих денег давно уже нет — пошли на хлеб, воду и зрелища…
— Какие, к черту, зрелища! — взревел Илья. — Хорош посланец небес! Да он вас надул, этот проклятый лягушатник! Короче, — решительно сказал он, — вам просто необходимо для закрепления успеха появиться в Париже. Вас будут рвать на части, поверьте мне! Еще бы, художник Сухов, оказывается, жив, он наш современник, и его можно потрогать руками. И надо непременно захватить с собой несколько картин для развития успеха.
Я взял в руки газету и еще раз посмотрел на фотографию.
Неужели я все-таки не напрасно прожил жизнь? Неужели все это происходит со мной? Признание, успех… Все это было покрепче и убедительней утреннего, спасительного, стакана водки. Я закрыл глаза.
— Что же ты молчишь, Андрюшенька? — тоскующим голосом спросил Илья.
Я ответил не сразу:
— Я внутренне ощупываю себя.
— И какой ты там, внутри?
— Я чувствую себя беременной женщиной…
— О, Господи!..
— Да, беременной женщиной, в которой зарождается новая жизнь…
— Любите вы, господа поэты и художники, выражаться заковыристо! Никогда ничего в простоте не скажете! Сказал бы лучше — я вне себя от счастья. Или — я в шоке. И как нам, простым смертным, прикажете расшифровывать ваши мудреные высказывания? Ведь нам, простым смертным, подавай щи, кашу да квас, а у вас на уме все больше шампанское с икрой, да вздохи под луной. Женщиной, да еще беременной!.. Скажет же такое…
— Но у меня нет даже загранпаспорта…
— Зато у тебя есть я. Через пару дней я тебе сделаю такой документ, что с ним ты сможешь без труда слетать не только
Илья помог мне отобрать картины.
— Я и не подозревал, что у тебя такое множество полотен, — ахал он, — да тут у тебя целая Третьяковка! Сотни картин! Просто арсенал! Это должно выстрелить!!
Мы выбрали шесть работ, — на мой взгляд, довольно удачных, и Илья аккуратно упаковал их, вызвав по мобильнику водителя с коробками.
— Захватил, знаешь ли, — повинился он, указывая на тару, — на всякий случай. Отправим по парламентским каналам, — деловито добавил он. — А что там, под красной тряпкой на мольберте? Чувствую, ты там прячешь что-то выдающееся.
Я встал между Ильей и сокровенным.
— Руки прочь от Острова Свободы! — Он попятился. Я сказал твердо: — Это останется здесь.
Часть III
Глава 20
…По-моему, Париж прекрасен всегда. И он оказался в точности таким, каким представлялся еще с той поры, когда меня было не оторвать от французских кинокартин и "Тропика козерога" Генри Миллера.
Я не хотел останавливаться в больших, шикарных отелях и попросил Илью заказать мне номер недалеко от центра, в какой-нибудь небольшой гостинице, а лучше — пансионе.
…Окно моего крошечного номера на втором этаже выходит в чистенький безлюдный дворик, только пару раз я видел пробежавшую по нему девицу в джинсах, с обвислым рюкзачком за плечами, — один раз утром, другой — вечером, когда она возвращалась, вероятно, из школы или коллежа.
Дворик отгорожен от мира кирпичным забором с осыпающейся штукатуркой. За воротами — совершенно игрушечный переулок, и кто по нему ходит и ездит не видно — мое окно расположено слишком низко, а забор высок.
В конце переулка — огромная католическая церковь. Судя по архитектуре и почерневшим от времени камням, из которых сложено это чудовище, церкви не меньше четырехсот лет.
И хотя она взирает на город уже несколько столетий, а я из окна своего номера на втором этаже — лишь неделю, мне кажется, я вижу Париж дальше и глубже.
Пол в моем номере имеет наклон к одной из стен. И вообще отель старенький, смешной, перекошенный, похоже, лавры известной башни, прославившей некий итальянский город, в названии которого слышится сильный эротический подтекст, не дают ему покоя.
Но в стареньком отеле есть все: и телевизоры, и кондиционеры, и прекрасные ванные, и бар, и уютный ресторанчик, и даже лифт, правда, всего на двух человек, и когда едешь в нем, твои плечи касаются плеч соседа.
Отель производит впечатление многослойного свадебного торта. У отеля громкое имя — "Paris".