Тринадцатая редакция
Шрифт:
– Делать мне больше нечего – макароны растворять, – пожал плечами Денис. – Питаюсь обыкновенно. Сбалансированно.
– Ты не говори только никому, что мы тут дуем в рабочее время, – захихикала Галина. – Нам для здоровья полезно, а Костя опять начнёт читать нотации. Ну, он молодой ещё, где ему понять.
– Разумеется, я никому ничего не скажу. Только почему вы решили, что курение полезно для вашего здоровья?
– А мы не сами решили, – махнула рукой Марина и тоже хихикнула. – Нам доктор прописал.
– Да, такой важный человек, большой учёный, – подхватила
Денис понял, что правды от своих соседок он всё равно сейчас не услышит, поэтому вежливо улыбнулся им и шагнул в приёмную. За конторкой, в обнимку с факсовым аппаратом, грустила Наташа. Если бы Денис работал здесь подольше, он бы обеспокоился всерьёз: вообще-то считается, что грустить Наташа не умеет. Впрочем, увидев Дениса, она тут же начала фальшиво улыбаться и махать ему рукой.
– Константин Петрович просил тебя зайти, – сообщила она. – Но вообще можешь пока не спешить, дел у него сегодня – куча.
Денис сразу понял, зачем его приглашает к себе заместитель руководителя – чтобы сделать выговор за опоздание, конечно же. Что такое «выговор», он толком не знал, но читал, что его всегда делают нерадивым сотрудникам. Прежде чем идти на заклание, Денис решил дождаться Александра Андреевича и посоветоваться с ним. Но Александр Андреевич уже был на рабочем месте – и весело болтал с кем-то по телефону.
– Ну, тогда до свиданья, что ли? Я дальше пошел вкалывать. Хорошо. Да. И ему передам. Так я всегда на связи.
«Наверное, обсуждают моё опоздание», – подумал Денис и решил, что теперь-то ему точно сделают выговор, да ещё, может быть, с занесением. Как выглядит «занесение», Денис тоже не знал, но на всякий случай приготовился продать свою жизнь подороже. Чтобы у людей, которые будут заносить его тело в крематорий, не было повода назвать его слабаком.
– Представляешь, мы с Машей всё-таки успели вовремя сдать её «Роман с Вампиром», – весело сказал Шурик. – У наших в Москве какие-то перестановки в плане случились, очень удачно. Да садись, садись. Ты извини, я там на твой стол положил вчерашние фильмы, а то на моём они точно затеряются. Ты представляешь, я посмотрел эти шедевры.
– И как? – без особого интереса спросил Денис, включая компьютер.
– Ну, и в первом, и во втором случае есть весьма удачные моменты! – заявил Шурик таким тоном, как будто лично он был автором этих самых моментов.
– Удачные моменты есть везде, – уверенно кивнул Денис. – Так гласит теорема неабсолютной беспомощности, выведенная мной лично.
– Это что за теорема? – заинтересовался Шурик.
– В любом, даже самом бездарном произведении всегда найдётся удачный момент. Просто потому, что творцу, даже если он временно притворяется ремесленником, не удастся притворяться постоянно. Он обязательно не удержится и выдаст себя, особенно если речь зайдёт о том, что ему по-настоящему интересно.
– А если ему ничего не интересно?
– Тогда он не станет браться за творческую работу, требующую хоть какой-то, но всё же игры воображения.
– Бррр, – вздрогнул Шурик, – я себе представил на мгновение
– Неабсолютной беспомощностью, – поправил Денис.
– Да, как у нас с нею обстоят дела? Ну, в тех завалах, которые ты мужественно взялся расчищать вместо меня, потому что я балда и лентяй и довёл их до такого состояния.
– Честно? – оторвался от монитора мальчик. Его восхитила Шурикова самокритика.
– Конечно, честно. Тут ни одного автора поблизости, никто не услышит и не обидится, – Шурик заговорщицки подмигнул и ударил пальцем о палец. – Вот, всё, видишь – я защиту поставил. Так что теперь вообще никто не услышит, даже шемоборы.
– Знаешь, такое впечатление, – задумчиво произнёс Денис, – что все плохие истории написаны одним человеком. Или даже вообще – компьютерной программой.
– Даже так? Ого!
– Очень похоже. В неё вложили общую идею, и она понеслась. Я могу нарисовать схематично, если хочешь, потому что объяснить не очень, кажется, получилось.
Не дожидаясь ответа, Денис достал из ящика стола блокнот и чёрный фломастер, подошел к Шурику, расчистил на его столе небольшой уголок и начал рисовать, приговаривая:
– Эта точка – автор хорошей истории. Он говорит на человеческом языке. Или на сверхчеловеческом – это значит, что его словарный запас необычайно велик, и он виртуозно и ненавязчиво это демонстрирует. Вот. А это – автор плохой истории. Он говорит на языке, который вычитал в другой плохой истории. Или считает, что наличие штампов – это признак мастерства. Наверное. Я точно не знаю, что он считает. Вот они оба начинают писать. Вот эти пунктирные линии – плохие истории, видишь? Они прямые и прерывистые, все до единой. А эта линия – хорошая. Она не прерывается нигде и при этом извилистая, как русло реки, и живая. Видишь? Сейчас я нарисовал тебе историю, которая мне очень понравилась. Она лежит в твоей рабочей папке, можешь ознакомиться.
– Ух ты! А нарисуй, например, «Евгения Онегина»!
– Извини, не могу. Мне таких изгибов даже не вообразить. Это непосильная задача. Если принять во внимание мои более чем скромные художественные способности.
– Более чем скромные – это как? – не понял Шурик.
– Я не умею рисовать, – почти прошептал Денис.
– А, понятно, я тоже. Значит, когда найдёшь рукопись, которую невозможно нарисовать – звони мне в любое время дня и ночи, я должен как можно скорее это прочитать. Именно такого от нас и ждут в Москве.
Ну что ж, я, кажется, даже проснулся от всего этого. Давай-ка по-бырому сбегаем в пирожковую? Там подают настоящую советскую кофю с молоком – из огромного общего котла! Воспоминания детства оживают как миленькие!
– В моём детстве кофе подавали только взрослым, и это означало, что сейчас начнутся серьёзные разговоры и мне следует уйти из-за стола, – ответил Денис. – А на пироги меня уже соседки пригласили, сегодня вечером.
– Накурились они, что ли? – удивился Шурик.
– С чего ты взял? – напрягся Денис.