Тринадцатая рота (Часть 2)
Шрифт:
– Езжай, езжай, Курт. Поторапливай, - пробормотал сквозь сон генерал. Кстати, далеко ли мы уехали?
– Никуда вы не уехали, господин генерал. Вы стоите на месте.
– Не болтай лишнего, Курт. Вперед!
– Не на чем "вперед", господин генерал, да и Курт ваш сбежал.
Генерал очнулся:
– Кто вы такой? Как смели меня тревожить?
– Я - Гуляйбабка!
Генерал подскочил. Заиндевелые брови его долезли на лоб:
– Вы! О, что я вижу! Как вы здесь оказались?
– Я снова пришел вам на
– Что же случилось? Почему мы стоим? Где мой водитель?
– Ваша машина, как и сотни других, господин генерал, безнадежно застряла в снегу. Шофер, по всему видать, сбежал.
– Мерзавец! Предатель! Застрелю! Повешу!
– Стрелять и вешать будете после, господин генерал, а сейчас надо спасаться. Русские наступают.
К машине подкатила тройка. Указывая в поле батогом, Прохор, чуть не плача от радости и пряча ее, крикнул:
– Танки! Кавалерия, сударь! Гуляйбабка погрозил Прохору кулаком:
– Спокойствие. Без паники.
Прохор смахнул рукавом тулупа с заросших щек слезу. Улучив минуту, проговорил:
– А может, туда... к своим?
– Цыц! Ни слова. На то нет приказа.
– Слушаюсь, сударь!
Гуляйбабка посмотрел в ту сторону, откуда доносилось все нарастающее "ура-а", и у него самого навернулись на глаза слезы. По ослепительной белизне ровного, как стол, поля, вздымая снежную пыль, лавиной катились кавалерия и танки. Один танк вырвался далеко вперед. На башне его полыхало костром расчехленное знамя.
– О, майн гот! Мы погибли!
– воскликнул генерал.
– Прощай, мои внуки...
Гуляйбабка сгреб в охапку генерала, сунул его под фанерный полог возка, вскочил на возок сам, крикнул:
– Прохор, валяй!
– Куда прикажете, сударь?
– Вперед, в Брянские леса!
33. ОТЕЛЬ "ВЕЧНОЕ ЦАРСТВО ИМ"
Выйдя на привокзальную площадь, Трущобин, оставшийся за Гуляйбабку, окаменел. Возле стоянки автомашин и подвод самозванцы Цаплин и Чистоквасенко приколачивали к телеграфному столбу большой, с дверь величиной, рекламный щит БЕИПСА. На щите было наспех намалевано:
"Ахтунг, ахтунг! Офицеры и солдаты рейха! "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу" (БЕИПСА) любезно предлагает свои услуги. Оно может помочь вам:
1. Смазать буксы в колесах.
2. Уничтожить всех нательных и прочих паразитов.
3. Указать дорогу в комендатуру, гестапо, городскую управу, а также на Брянск, Смоленск и Берлин.
4. Подвезти вас на своем транспорте до городской гостиницы.
5. Поднести ваши чемоданы, рюкзаки, тюки и прочее, за исключением перин, одеял, шуб, валенок, подушек, лыж, которые состоят на особом учете германской администрации, как стратегическое сырье военного времени.
6. Вынести из вагона и внести в вагон на санитарных носилках калек, обмороженных, душевно расстроенных и отощавших.
7. Написать письмо, телеграмму лицам,
Заказы на продукты питания, обогрев, смену белья, лечение, устройство на ночлег, ремонт одежды и обуви, гадание о прогнозах войны не принимаются.
За всеми справками обращаться к администратору БЕИПСА - первый газетный киоск за углом на площади Геббельса".
Трущобин подбежал к Цаплину и Чистоквасенко, которые к тому времени уже прибили щит и теперь, отойдя на почтительное расстояние, любовались творением своей фантазии и рук. И уж очень упивался выдумкой Чистоквасенко. Он то заламывал шапку, то взмахивал руками.
– Я вас спрашиваю, что вы повесили?
– наседал Трущобин.
– Кто вас об этом просил? Или вы захотели в гестапо?
– Так не сидеть же сложа руки, - вступился за товарища Цаплин.
– Работать надо. Помогать! Трущобин погрозил кулаком:
– Ну, погоди! Дай Гуляйбабка вернется. Мы вас "проработаем". Снять! Сейчас же снять эту мазню. И немедля сжечь! Живо!
– А як же...
– Что "як же"?
– Та мы ж и помогаты вже почали.
Трущобин посмотрел вокруг. На площади ни одного солдата. Не проснулся еще вокзал. Тишина. Только гудки в морозном воздухе да отдаленный гул канонады.
– Наша помощь одна. Разведка. Эшелоны считать на станции.
– А мы разве не считаем? Все тютелька в тютельку. А это так, между дел.
– Что вы затеяли?
– Пустяки, - махнул рукавицей Цаплин.
– Отец Ахтыро-Волынский одного хапугу повез.
– Какого хапугу?
– спросил Трущобин.
– Фашиста из Берлина. Приезжал в подмосковные церкви золото с икон сдирать. Теперь с панталонами на шее отступает. Ногу отморозил. Не мог идти, вот и пришлось...
– Куда он его?
– В овраг.
– В какой овраг?
– В готтель "Вично царство им", - перекрестился Чистоквасенко.
– Да вы не волнуйтесь, - поспешил с успокоением Цаплин.
– Тут недалечко. Сейчас вернется батя. До оврага рукой подать. Свалит и назад.
– Вы что, уже прихлопнули его?
– А чего с ним канителиться? Служба у меня такая. Помощник президента по свадьбам и похоронам.
– Ох, Петька!
– вздохнул Трущобин.
– Не сносить вам головы.
– И дал команду снимать рекламу.
Цаплин и Чистоквасенко живо приступили к делу. Затрещала отдираемая фанера, а вместе с ней и ветхий забор. Еще минута, и реклама была бы снята, но тут к орудовавшим топорами откуда-то вдруг притопал в соломенных ботах, укутанный в шаль фельдфебель с автоматом под мышкой. Под шинелью у него было что-то напихано, да так, что он еле поворачивался и казался похожим на огромный куль с мякиной.
– Что здесь происходит?
– спросил фельдфебель, кивнув на рекламу.
– Готовим топливо, господин фельдфебель, - быстро нашел что ответить Трущобин.
– Для отопления вокзала.