Тринадцатая рота
Шрифт:
— Мерзавец! Предатель! Застрелю! Повешу!
— Стрелять и вешать будете после, господин генерал, а сейчас надо спасаться. Русские наступают.
К машине подкатила тройка. Указывая в поле батогом, Прохор, чуть не плача от радости и пряча ее, крикнул:
— Танки! Кавалерия, сударь! Гуляйбабка погрозил Прохору кулаком:
— Спокойствие. Без паники.
Прохор смахнул рукавом тулупа с заросших щек слезу. Улучив минуту, проговорил:
— А может, туда… к своим?
— Цыц! Ни слова. На то нет приказа.
— Слушаюсь, сударь!
Гуляйбабка
— О, майн гот! Мы погибли! — воскликнул генерал. — Прощай, мои внуки…
Гуляйбабка сгреб в охапку генерала, сунул его под фанерный полог возка, вскочил на возок сам, крикнул:
— Прохор, валяй!
— Куда прикажете, сударь?
— Вперед, в Брянские леса!
33. ОТЕЛЬ "ВЕЧНОЕ ЦАРСТВО ИМ"
Выйдя на привокзальную площадь, Трущобин, оставшийся за Гуляйбабку, окаменел. Возле стоянки автомашин и подвод самозванцы Цаплин и Чистоквасенко приколачивали к телеграфному столбу большой, с дверь величиной, рекламный щит БЕИПСА. На щите было наспех намалевано:
"Ахтунг, ахтунг! Офицеры и солдаты рейха! "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу" (БЕИПСА) любезно предлагает свои услуги. Оно может помочь вам:
1. Смазать буксы в колесах.
2. Уничтожить всех нательных и прочих паразитов.
3. Указать дорогу в комендатуру, гестапо, городскую управу, а также на Брянск, Смоленск и Берлин.
4. Подвезти вас на своем транспорте до городской гостиницы.
5. Поднести ваши чемоданы, рюкзаки, тюки и прочее, за исключением перин, одеял, шуб, валенок, подушек, лыж, которые состоят на особом учете германской администрации, как стратегическое сырье военного времени.
6. Вынести из вагона и внести в вагон на санитарных носилках калек, обмороженных, душевно расстроенных и отощавших.
7. Написать письмо, телеграмму лицам, оставшимся без конечностей.
Заказы на продукты питания, обогрев, смену белья, лечение, устройство на ночлег, ремонт одежды и обуви, гадание о прогнозах войны не принимаются.
За всеми справками обращаться к администратору БЕИПСА — первый газетный киоск за углом на площади Геббельса".
Трущобин подбежал к Цаплину и Чистоквасенко, которые к тому времени уже прибили щит и теперь, отойдя на почтительное расстояние, любовались творением своей фантазии и рук. И уж очень упивался выдумкой Чистоквасенко. Он то заламывал шапку, то взмахивал руками.
— Я вас спрашиваю, что вы повесили? — наседал Трущобин. — Кто вас об этом просил? Или вы захотели в гестапо?
— Так не сидеть же сложа руки, — вступился за товарища Цаплин. — Работать надо. Помогать! Трущобин погрозил кулаком:
— Ну, погоди! Дай
— А як же…
— Что "як же"?
— Та мы ж и помогаты вже почали.
Трущобин посмотрел вокруг. На площади ни одного солдата. Не проснулся еще вокзал. Тишина. Только гудки в морозном воздухе да отдаленный гул канонады.
— Наша помощь одна. Разведка. Эшелоны считать на станции.
— А мы разве не считаем? Все тютелька в тютельку. А это так, между дел.
— Что вы затеяли?
— Пустяки, — махнул рукавицей Цаплин. — Отец Ахтыро-Волынский одного хапугу повез.
— Какого хапугу? — спросил Трущобин.
— Фашиста из Берлина. Приезжал в подмосковные церкви золото с икон сдирать. Теперь с панталонами на шее отступает. Ногу отморозил. Не мог идти, вот и пришлось…
— Куда он его?
— В овраг.
— В какой овраг?
— В готтель "Вично царство им", — перекрестился Чистоквасенко.
— Да вы не волнуйтесь, — поспешил с успокоением Цаплин. — Тут недалечко. Сейчас вернется батя. До оврага рукой подать. Свалит и назад.
— Вы что, уже прихлопнули его?
— А чего с ним канителиться? Служба у меня такая. Помощник президента по свадьбам и похоронам.
— Ох, Петька! — вздохнул Трущобин. — Не сносить вам головы. — И дал команду снимать рекламу.
Цаплин и Чистоквасенко живо приступили к делу. Затрещала отдираемая фанера, а вместе с ней и ветхий забор. Еще минута, и реклама была бы снята, но тут к орудовавшим топорами откуда-то вдруг притопал в соломенных ботах, укутанный в шаль фельдфебель с автоматом под мышкой. Под шинелью у него было что-то напихано, да так, что он еле поворачивался и казался похожим на огромный куль с мякиной.
— Что здесь происходит? — спросил фельдфебель, кивнув на рекламу.
— Готовим топливо, господин фельдфебель, — быстро нашел что ответить Трущобин. — Для отопления вокзала.
— Обогрев замерзающих солдат фюрера — это сверхпатриотично! — похвалил фельдфебель. — Вы великие патриоты. Я тоже великий патриот и к тому же национальный герой фатерлянда! Рассказал бы вам, как я стал национальным героем, но дьявольски холодно и к тому же я тороплюсь раздобыть кое-какие утепляющие вещицы для господина полковника, к которому я прикомандирован телохранителем.
Фельдфебель оторвал от кончика носа сосульку и продолжал:
— Господин полковник большой специалист по ликвидации вражеских прорывов и брешей в рухнувшей обороне. Он сказал, что брешь под Сухиничами он заткнет, как пивную бочку пробкой. И он заткнет. Я верю ему, как своей жене, у которой квартирует уже второй штурмовик. Но… но, чтобы эта «пробка» лучше затыкалась, моего господина полковника надо утеплить. Он большой щеголь и приехал на русский фронт в одном кожаном реглане. К нему, правда, пришит воротник из эрзац-меха, но это не меняет положения. Господин полковник гнется от проклятого русского мороза, как старая собака.