Тринадцатая стихия

Ваевский Анджей

– Такая плата будет достаточной.

Аш заглянул в перепуганные глаза светлой, ухмыльнулся новой добыче и, отпустив подбородок, стал стаскивать с нее тунику. Легкая ткань обреченно сползала, обнажая хрупкие плечи. Девушка вздрогнула, и сумеречник ответил на ее вопрос, заданный прежде:

– Да, меня зовут Аш, и здесь я – хозяин Аш!

Эльфийка сжалась сильнее, стараясь защититься хоть как-нибудь. Испуг на мгновение отступил, показывая совершенно другую сторону ее характера: она подняла глаза и с вызовом посмотрела на хозяина леса:

– Никогда. Ни один светлый. Не назовет никого хозяином! Я лучше умру! Да как ты посмел, ты, наглец?! – мысли эльфийки заметались в ярости. Она не совсем понимала, что говорит. Даже страх куда-то испарился. Она готова был принять всё, что сделает сумеречник,

а потом с гордостью умереть. Надеяться больше было не на что. По крайней мере, в тот момент ей так казалось.

«Вот и пригодится твой кинжал, отец», – промелькнула мысль в светлокудрой головке девушки.

Но сумеречник рассмеялся ей в лицо и распустил пояс, всё еще удерживающий на ней тунику:

– Бесполезно. Глупая, всего лишь зарвавшаяся светлоухая гордячка. Ты не понимаешь, куда попала. Меня это развеселило. Я достаточно долго уже в этом мире, чтобы понимать, что к чему: ты попала сюда через портал, ведь так? Наивная, запомни, ты не умрешь, пока я тебе не позволю. Ты забылась – это мой лес! И ты тоже теперь принадлежишь мне. По праву владения.

Повинуясь мысленному приказу, деревья протянули ветви над поляной, закрывая солнечный свет, даря благословенный полумрак, пробуждая в Аше первозданную мощь природы. Все его чувства обострились: эльф, словно дышал невероятной, необъяснимой силой, слыша каждый шорох, видя каждую травинку. Ветер, словно желая прикоснуться к хозяину, шаловливо раскидал иссиня-черные пряди шелковых волос по плечам друида. Сумеречник был дома – и его дом, его родной лес, придавал сил, баловал, ласкал, щедро одаривал звенящими ощущениями пьянящей власти над всем живым. В звериных глазах заплясал янтарный огонь. И сквозь испуг и ярость проступило что-то новое, непонятное самой девушке. Тело словно отказалось подчиняться разуму. Она невольно протянула руку и кончиками пальцев провела по волосам друида. Всё же он зачаровывал больше, чем пугал.

Рука друида, не дрогнув, сорвала с эльфийки тунику окончательно. Поверженная наземь, распластанная на траве, девушка могла видеть лишь нависшего над ней Аша, который еще раз нагло ухмыльнулся и властным жестом раздвинул ноги пленницы. Она не сопротивлялась. Мысленно – да. Но тело словно принимало это проклятое право владения. Где-то глубоко в душе эльфийка понимала – иначе и быть не может, – и это не пугало.

«Может, мне больше и не будет одиноко?» – эта мысль заставила друида расплыться в ухмылке. Он неторопливо разделся и, склонившись над замершей в страхе девушкой, скользнул по ее губам языком, впился в них жадным поцелуем, и резко разорвав его, укусил за губу. Рубиновая капелька выступила на месте укуса, и Аш слизнул ее. Инстинкты диких зверей, любимых сумеречником волков, проснулись, разбуженные вкусом крови. Его уже было невозможно остановить.

Девушка вздрогнула, словно удавка захлестнула шею, выжимая, отбрасывая покорность принятия права сильного. Она попыталась вырваться, но хозяин леса не позволил и лишь сильнее прижал к земле. Прозрачная слезинка скатилась по бледной щеке, полностью выдавая беззащитность эльфийки. На краткий миг Аш даже удивился такой резкой смене поведения. Но особого значения не придал.

Сумеречник не торопился: у него было в запасе достаточно времени. Острые ногти прошлись по бледному телу, оставляя ярко-красные следы. Нежная кожа мгновенно вспыхнула от совсем не ласковых прикосновений. Девушка зажмурилась, и казалось, пыталась отстраниться от происходящего. И только раззадорила Аша сильнее. Он понял, что к ней еще никто не прикасался. И всё стало на свои места. Все резкости и смена поведения.

– Надо же, какая пугливая. Наверное, у тебя это первый раз. Ох уж эти светлые, со своей высокой моралью, – Аш забавлялся – ему было весело наблюдать за реакцией неопытной эльфийки.

Решив вернуть девушку к реальности, он коснулся губами высокой вздымающейся груди пленницы. Приподнялся снова к лицу и, касаясь дыханием острого уха, прошептал:

– Не закрывай глаза. Просто смотри на меня. И не бойся, не съем.

Светлая зажмурилась сильнее и вдруг резко распахнула глаза, всматриваясь в янтарный взгляд. Не ослушается. Слишком силен испуг. И что-то непонятное, странное, новое, от чего вспыхивают щеки. Слишком ощущается собственная беззащитность

в лапах этого зверя. День, ничем не отличавшийся от остальных, внезапно превратился в ад. Чужой лес, чужое небо, чужак, бесстыдно разглядывающий ее обнаженное тело, распростертое на земле. Его руки, его губы – они, казалось, везде. Было бы легко его возненавидеть, презирать за то, что он делал с нею. Легко, если бы можно было укрыться за болью, – но проклятый насильник и не думал причинять ей боль. Нет, его уверенные умелые пальцы невероятно точно находили чувствительные точки, непостижимо дразня, пробуждая желание. Тари ненавидела свое тело, так быстро сдавшееся под ласками, предающее ее. Он не был груб, и если не считать того, что удерживал ее силой, – был нежен. Одного взгляда в янтарные глаза хватило, чтобы эльфийка поняла самое страшное: в них не было ни похоти, ни животной жажды. Только насмешка. Друид насмехался над ней, над ее гордостью, прекрасно понимая, что делает ее тело податливой игрушкой, тянущейся за запретным удовольствием. И не скрыться за болью. Он околдовал ее.

– Каково оно, когда тело понимает быстрее, чем ты сама, девочка моя?

– Ублюдок! – выкрикнула Тари, не совсем понимая, о чем он говорит, обижаясь на это, и словно в отместку за оскорбление, тело выгнулось дугой, утопая в невероятно остром наслаждении. Оно больше не подчинялось девушке, жило собственной жизнью, плавясь и сгорая в объятиях эльфа, позволяя овладевать им снова и снова. И только насмешка в звериных глазах. Он не наслаждался ее телом, он получал удовольствие оттого, как мечется ее душа, отказываясь принимать происходящее, протестуя против нахлынувших лавиной ощущений. Просто делал ее своей. Как умел. Как понимал это, еще не совсем одичав среди своих волков, но многое переняв от них. И это – тоже.

– Ублюдок, сукин ты сын… за что… за что?

– Не так уж и плохо, когда твоим первым мужчиной становится кто-то опытный, не правда ли? – и снова неприкрытая насмешка.

– Ублюдок… ублюдок… ублюдок, – шептала девушка, глотая слезы. Ей было обидно за насмешку, за то, что она действительно не понимала происходящего, и совершенно по-детски пряталась за злыми оскорблениями. А он всё видел и знал. И наслаждался этим.

– Не самая высокая плата за то, что ты останешься жить, – меланхолично произнес Аш, укладываясь рядом на траве и наблюдая, как девушка сворачивается клубком, пытаясь закрыться от него.

– Зачем мне теперь жить? – рука Тари потянулась по траве, нашарила там кинжал – подарок отца, который всегда носила с собой, и который теперь валялся рядом с разорванной туникой. Крепкая рука друида схватила хрупкое девичье запястье:

– Даже не думай. Если я кому-то оставляю жизнь, то только я имею право ее отнять. Такое у меня правило, – холодно произнес Аш, глядя в глаза эльфийке.

– Да что ты за чудовище такое? Дай хоть умереть, выродок! – воскликнула в сердцах Тари.

– Умереть? В этом мире ты всегда успеешь умереть. Иди и умри. Только нет в этом ни доблести, ни чести. Найди в себе силы жить. Ненавидь меня, убей, если сможешь. Живи столько, сколько потребуется, чтобы стать настолько сильной, чтобы убить меня. Живи и каждый день становись сильнее, чтобы не опозорить того, кто подарил тебе этот кинжал. Чтобы смыть кровью то, что я с тобой сделал, если считаешь, что я совершил что-то плохое, – глаза сумеречника были холодны, как лед.

– Жить, чтобы ненавидеть?

– Не самая плохая цель. Научись ненавидеть, – Аш усмехнулся и накрыл губы девушки поцелуем. Это был самый первый поцелуй. От него.

Сопротивляться было бессмысленно. Она и не сопротивлялась, позволяя эльфу делать с ее бесстыдным телом, предавшим ее, всё, что угодно, цепляясь за новое рождающееся чувство. И ненавидела каждое прикосновение, каждый поцелуй, заставляющий вздрагивать от неправильного удовольствия. Счет времени был потерян, Тари тонула в волнах наслаждения и жгучей ненависти и злилась на собственное бессилие, на невозможность запретить телу чувствовать эту нежность, эту страсть, эту ласку. Сходила с ума, не в состоянии прекратить это, вновь и вновь выгибаясь в экстазе под умелыми действиями сумеречника. И копила в себе ненависть, желая увидеть тот день, когда уничтожит чудовище, так надругавшееся над ней, заглушая тихий голос, говоривший, что всё не так.