Тринадцатый апостол. Том II
Шрифт:
Беру в руку вторую сковороду и начинаю пересыпать темные зерна с одной на другую — так, чтобы ветерком сдуло всю отслоившуюся во время обжарки шелуху. Не то, чтобы она испортит вкус напитка, но без нее кофе выглядит как-то привычнее, роднее.
— А что теперь, господин? — все трое продолжают напряженно следить за мной, как за факиром, ожидая от меня следующий фокус. Приходится их слегка разочаровать.
— А теперь мы идем ужинать.
На лицах молодежи отражается разочарование, заставляющее меня рассмеяться. Поясняю им:
— Смолоть зерна нужно будет только перед тем, как варить кофе. И никому никогда не рассказывайте о том, что здесь сегодня увидели —
Все трое делают какой-то одинаковый знак рукой, который у египтян видимо, означает что-то типа нашего «зуб даю». Жест выглядит смешно, но для них это настоящая клятва. Правильно, не буду, же я сам обжаривать весь кофе, который собираюсь продавать в Риме, помощники мне там все равно будут нужны. А кому еще секреты будущего бизнеса доверить, как не своему ближайшему кругу. Заодно и проверю всех на болтливость…
Следующим утром молебен служил Андрей, и на него пришло на удивление много народа. Кроме нас с апостолами, были все парни Лонгина, свободные ранним утром от службы, человек двадцать из местных легионеров, Тиллиус с Сенекой, мои девицы с Маду и Корнелия с Клавдией, которая не поленилась встать в такую рань. Но всего удивительнее было то, что на службу пришел Тит Северус и еще два чиновника Галерия, видимо их заинтересовало, из-за чего вообще сыр-бор в Серапеуме разгорелся. Слушали проповедь в конце службы они очень внимательно. Да я и сам Андрея заслушался. Говорил апостол проникновенно, его речь трогала душу и пробуждала самые лучшие чувства.
А накануне он проповедовал в одном из молельных домов в еврейском квартале, местные иудеи сами пригласили его к себе. И это не удивительно — ведь в христианство в первую очередь и обращались иудеи, жившие в больших античных городах — таких, как Кесария, Александрия и Антиохия. Там на них не давил авторитет фарисеев из Иерусалимского Храма, и сама идея воплощения Бога в смертном человеке, казалась им вполне понятной, ведь у эллинов богом считался Александр Македонский, у римлян — Август. А у многих образованных и зажиточных иудеев были друзья и деловые партнеры среди язычников. К тому же иудеям, живущим среди язычников, было сложно соблюдать строгие предписания их религии, а наше христианство было намного проще и терпимее в бытовом плане.
После такой вдохновляющей новости мне было гораздо легче уговорить апостолов на изображение Христа.
— Братья, поймите, наконец, что греки и римляне привыкли к тому, что их богов можно увидеть. Статуи в храмах и на улицах, барельефы, фрески, мозаики — все это помогает язычникам наглядно представить, кому они молятся, и кого просят о защите. А что с теми из них, кто обратился в христианство? Вот мы с легионерами видели Иешуа своими глазами, а те, кто в него уверовал позже? Они ведь постоянно спрашивают меня: а как выглядел наш Мессия? И каждый раз приходится объяснять это на словах. Сейчас, пока мы с вами еще живы, у Маду есть возможность изобразить Спасителя с нашей помощью. Но что будет потом — когда нас не станет? Не получится ли так, что каждый художник тогда начнет его рисовать по-своему, кто во что горазд?
— Но Марк, а как же наши иудейские традиции и прямые запреты на изображение людей?
— А как с этими традициями и запретами уживаются злодеяния зелотов и сикариев? А ростовщичество? А иудейская гордыня и презрение к язычникам? Разве это не прямое нарушение запретов из Священных книг?
— Так-то оно так, но…
Вижу, что Андрею сложно согласиться с
— Давайте, в Иерусалиме и Иудее не станем разрисовывать стены наших храмов, чтобы не оскорблять чувства правоверных евреев, но в других провинциях и странах этот запрет действовать не будет. Маду с наших слов и под нашим надзором создаст канонический портрет Иешуа — поверьте, в этом мой юный художник большой мастер! Все остальные изображения должны быть максимально приближены к согласованному с нами оригиналу, и за этим мы с вами будем строго следить. А потом, когда портретов Иешуа станет много, художники и сами уже не смогут нарушить канон.
— Ну, не знаю… — вздыхает Матфей
— Братья, а я согласен с Марком — первым из апостолов сдался Иаков — давайте не будем уподобляться фарисеям и цепляться за каждый запрет из Писания.
Дальше дожать братьев было уже делом техники. Грешен — надавил я на них своим авторитетом, и они нехотя, но согласились помочь Маду и сообща поработать над портретом.
— Марк, а зачем ты тащишь нас завтра в Мусейон?
— Хочу, чтобы о вас там узнали. Александрийская библиотека это главный авторитет в богословской науке и философии. Что признано и популярно здесь, рано или поздно станет признанным и популярным в Риме, а потом и во всем цивилизованном мире. Эллинские философы известны всем, это как Александрийский маяк для любого образованного человека, и то, что признают греки, признают и римляне. Поэтому для нас так важно, чтобы они узнали об учении Мессии. А кто лучше вас ответит на их вопросы? К тому же мы с Матфеем подозреваем, что в Мусейоне хранятся книги, отмеченные Тьмой — хорошо бы их найти и обезвредить. С одним древним гримуаром я уже справился самостоятельно.
Договариваюсь с апостолами встретиться в полдень в Мусейоне, и отправляюсь первым делом в мастерскую к Абанту. Естественно, прихватив с собой Маду с его рисовальными принадлежностями, один из векселей и мешочек с драгоценными камнями. Определить на глаз, есть ли среди них аналогичный треснувшему, я так и не смог. Ну, да… некоторые вроде бы похожи. Но не факт. Не разбираюсь я в камнях до такой степени, чтобы сделать окончательный вывод. Поэтому вся надежда только на Абанта.
— …Хранитель, откуда эти великолепные камни?! — пораженно зависает над кучей моих «самоцветов» ювелир — это же целое состояние…
— Серапеум ночью ограбил! — шутливо ухожу я от прямого ответа, но ведь почти не соврал ему, да? Всего лишь немного с храмом попутал.
— Не стыдно смеяться над старым Абантом?
— Видел я недавно, какой ты старый и больной. Раскажи об этом тому буколу, которого ты к праотцам отправил. Хватит уже прибедняться! Лучше посмотри, нет ли среди этих камней нужного нам? И заодно сразу рассортируй их, пожалуйста — самые недорогие откладывай в отдельную кучку.
— Да, здесь все камни прекрасные!
— И все же. Отдели хотя бы треть из них — те, с которыми не так жалко расстаться.
Ювелир погружается в рассматривание и сортировку камней, а я с интересом наблюдаю за его работой. Странно, что он полагается только на свое острое зрение, не используя в работе лупу, ведь увеличительные стекла из горного хрусталя здесь уже давно известны. И кому, как не ювелиру выточить для себя такую полезную штуку? Надо будет потом спросить его об этом…
— О, боги…! Вот же камень, который годится на замену! — египтянин торжествующе пододвигает в мою сторону небольшой и совершенно не яркий камень, который лишь отдаленно напоминает треснувший.