Тринадцатый двор Глава 13
Шрифт:
– Это я понимаю. Боюсь предстать перед Всевышним судиёй во всей своей мерзости. Скажет: «Ты же знал, что земная жизнь человеку дана для подготовки к вечной. Так-то ты, сукин сын, подготовился? А ну-ка, бей его, ребята!». И черти возьмутся за меня. Станут наносить удары грязными копытами по лицу. Вонзать острые волнистые рога мне под ребра.
– Фу! Не хочу слушать! Ну и фантазия у тебя.
– Позавчера ездили в Волоколамск на картофельные поля картошку воровать. Никандру мой тесть дал мохеровую вязаную шапочку. И ночью, при свете луны, я как глянул
– Зачем так далеко мотались? У нас в овраге огороды.
– Красть у своих? Потом стыда не оберёшься. Можно куст-другой вывернуть, картофелин десять взять, на костре испечь. Но не шесть же мешков выкапывать.
– Шесть мешков набрали? И что, «Запорожец» Гаврилова всё увёз?
– Увёз.
– Ваш Никандр – вылитый Самсон, что в фонтане Петергофа. Грудь широкая, тело атлетическое.
– Ну да. На скульптуру он похож. Даже той же бородой.
– Какой бородой? – засмеялась Нинка. – Он тебе не старик Хоттабыч. У Самсона сила заключалась в длинных волосах. Это библейский герой. Его напоили и у пьяного волосы отстригли.
– Я даже знаю, кто. Наши школьные учителя, директор и завуч. Они, опасаясь силы учеников, всех нещадно болванили. Кричали: «Бога нет!». А сами по ночам выходит, Библию листали.
– И всё-таки ты в долгу перед ними.
– За что? За то, что в течении десяти лет дурака из меня делали?
– Я не про учителей. Про твоих верных «оруженосцев». Они горбатятся на тебя за миску супа, а ты забираешь у них даже те деньги, которые им даёт Лев Львович. Смотри, сколько за год они успели. Подвал отремонтировали. Квартиру твою – полностью. У меня всем на зависть европейский ремонт сделали. Теперь трудятся у бабы Паши. А ведь если бы платить им за работу, то они бы и себе на жилплощадь скопили.
– Им жилплощадь не нужна. А на нужды я им не отказываю. Вон, у Никандра две малиновые рубашки и дюжина красных носков с золотой нитью. В таких только Майкл Джексон со сцены поёт. Они сыты, пьяны, есть крыша над головой. Но ты права, совесть моя нечиста. Надо им что-то хорошее сделать, я что-нибудь придумаю.
– Придумай, пожалуйста. Я тебя очень прошу. И знаешь, так и не смогла вчера трусы найти. Мистика какая-то.
– Без трусов ходишь?
– Почему? Сегодня, как положено, «сандей» надела.
– Чего надела?
– У меня трусы из набора «неделька», на каждый день – свои.
– Я думал, такие уже не носят. Лет десять назад были в моде.
– Чистое, новое бельё всегда в моде. Мне два набора Майя Каракозова подарила. А ей из Лондона привезли на днях. А ты говоришь, – «десять лет назад».
– Противно смотреть на Каракозовых. Миша лебезит перед ней, а она кричит на него, обзывает мужа по-всякому, не стесняясь людей.
– Когда ты в Волоколамске картошку воровал, Майя сидела на твоём месте и жаловалась, что супруг её не ласкает. До того дошла, что своё отражение в зеркале целует.
– Для чего? – не понял Василий.
– Женщине внимания хочется,
– Смешные люди, с жиру бесятся.
– А что им не беситься? Детей нет. А тут, что случится, сдадут моего Доминика в дом инвалидов, как Славика Мимоходова.
– Меньше водись со всякой поганью, дольше проживёшь, – вырвалось у Грешнова.
– Вась, кроме тебя я ни с кем не «вожусь». Себя «поганью» называешь?
– Ну, прости.
– Ну, прощаю.
Начинкина что-то вспомнила и улыбнулась.
– Чего? – поинтересовался Василий.
– Да, Истуканов сватался. Говорил: «случись с тобой что, стану опорой твоему сыну».
– Когда сватался?
– Да всё тогда, когда ты картошку тыбрил, – засмеялась Начинкина.
– Вот гад. Ни на минуту отъехать нельзя. Со смерти Юрка ещё год не прошёл.
– Да. А люди очередь уже занимают.
– Чего теряешься?
– Смеёшься?
– А Славика жаль. Но он в детстве всё, что хотел, получил. И конь металлический, управляемый педалями, и велосипед, который старшие ребята не отбирали, – всё у него было. Сестру, видимо, обделяли. Поэтому, когда родители умерли, она его фиктивно женила, ещё кое-какие махинации провернула, используя его инвалидность. А затем, с чистым сердцем в «дом скорби» сдала.
– Я об этом и говорю.
– Нин, я всё понял, но муж из меня… Сама видишь. Чего загрустила?
– Всё одно к одному. Бандиты заезжие в магазин приходили. Спрашивали, есть ли у меня «крыша».
– Скажи: «Гимнаст – моя крыша».
– Лев Львович – не бандит, он бизнесмен.
– Он такой бизнесмен, что страшнее всякого бандита. Его все знают и боятся.
– Может, у нас и знают, а приезжим-то что? Был бы у меня муж, он бы заступился.
– Но я же тебе не муж.
– Так в чём дело? Всё есть, – и квартира, и магазин, и медцентр. Да и я стараюсь за собой следить.
– А Наталья? Она не даст мне развода. А Олеся? Дочь не простит. Да и с Бертой кто гулять будет? Вон попросили один раз твою целующую зеркала, пришлось потом щенков топить. Я тебя люблю, ты это знаешь. А чтобы жизнь менять – это выше моих сил. Пусть всё остаётся так, как есть. Перемены всегда всё портят.
– Да, – грустно признала Начинкина.
– Согласна? – удивился Василий.
– Ты мне не муж. Господи, – взмолилась Нина, – пошли мужа и защитника.
– Правильно. Молись. Бог не оставит без внимания искреннюю молитву. Обязательно мужа пошлёт.
– Ты серьёзно?
– Серьёзнее не бывает. Человек получает по вере. Если веришь, обязательно получишь то, что просишь.
– Я верю.
– Значит, даже не сомневайся. Будет у тебя муж. Чего опять нахмурилась?
– Адушкин ультиматум поставил. Он испугался бандитов. Говорит: «Или договаривайся с ними, или ищи себе другого сторожа». Говорю: «Даже Игнат их не боится». – «Игнат – дурак, а дураки ничего не боятся. В общем, ты меня услышала». Так что придется Игнату пока без сменщика работать. Согласится ли? У него же в овраге хозяйство, козы.