Тринадцатый этаж

Галуи Дэниел Ф.

— Если говорить о нормальном, не сумасшедшем Фуллере, то да. Но не о том Фуллере, которого я видел в течение тех двух последних недель!

Наконец, Коллингсворт созрел до того, чтобы сделать выстрел в упор. Он грохнул стаканом о стойку и заново закурил трубку. Благодаря свету от тлеющего табака его лицо казалось менее напряженным, чем было на самом деле.

— Кажется, я догадываюсь, что это у Фуллера было за «базовое открытие».

Я насторожился:

— Правда?

— Точно. Готов поспорить, здесь дело

главным образом в его отношении к субъективным реагирующим единицам в симуляторе. Если помнишь, он очень часто называл их не иначе как «настоящие люди».

— Но он же так просто подшучивал.

— Неужто? Я помню, как он сказал: «Черт возьми! Для этого устройства мы не будем программировать никакие аналоги опрашивателей».

Я объяснил:

— Он планировал устроить все так, что в нашей машине нам не понадобятся аналоги опрашивающих единиц для исследования общественного мнения. Он разработал другое — систему аудиовизуальных стимулов, таких, как постеры, буклеты, видеоролики. Мы наблюдаем за реакциями с помощью специальных микросхем, регистрирующих мысли.

— Но почему в искусственном мире Фуллера не должно быть опрашивателей? — спросил он.

— Потому что в реальности система без них эффективнее. И мы таким образом получаем подлинную картину поведения общества минус раздражающий фактор устного опроса общественного мнения.

— Это лишь теория. Но вспомни, сколько раз ты слышал, как Фуллер заявлял: «Я не намерен подвергать мой маленький народ домогательствам со стороны проклятых приставал»?

Эти слова не были лишены основания. Даже я подозревал, что Фуллер вообразил, будто индивидуальные единицы, которые он программировал для своего симулятора, обладают по-настоящему высоким уровнем сознания.

Коллингсворт развел руками и улыбнулся:

— Я думаю, «базовое открытие» Фуллера заключалось в том, что его реагирующие единицы — не просто оригинальные микросхемы в электронном симуляторном комплексе, а реальные живые мыслящие личности. Я уверен, что он считал, будто они действительно существуют. Может быть, это так и есть, но пребывают они лишь в отдельном, солипсическом мире и совершенно не подозревают, что их прошлый опыт был синтезирован и что их вселенная отнюдь не представляет собой нормальную, твердую, материальную вселенную.

— Но ты сам не веришь в подобные…

В его веселых глазах плясал отблеск от зажигалки, лежащей рядом на стойке.

— Молодой человек, я — чистый психолог, последователь бихевиоризма. И по части философии я твердо придерживаюсь этой линии. Но вот ты, Фуллер и другие электронщики, занимающиеся симуляторами, — странные типы. Когда вы начинаете смешивать психологию с электроникой, да еще впрыскивать в эту смесь умеренные дозы кондиционирования вероятности, вы приходите в итоге к чрезвычайно экстравагантным убеждениям. Ну вот вы никак не можете вводить в машину людей, не принимаясь при этом размышлять об основной сущности людей и машин.

Наша дискуссия начала уходить куда-то не в ту степь. Я попробовал вернуть ее в прежнее русло.

— Я

не согласен с твоим предположением о «базовом открытии» Фуллера. Потому что думаю, что это открытие — то же самое, о чем мне пытался рассказать Линч.

— Линч? Кто это такой?

Я замолчал. Затем я улыбнулся, осознав, что он, наверное, каким-то образом слышал, как Джинкс Фуллер сказала, будто не знает никакого Линча. А теперь и Коллингсворт решил немного пошутить.

— Серьезно, — продолжил я. — Если бы я не поверил словам Линча, что Фуллер располагал каким-то секретом, я не пошел бы в полицию.

— Линч? Полиция? О чем ты говоришь?

Я начал подозревать, что он, возможно, не шутит.

— Эвери, я не в том настроении, чтобы устраивать дурацкие розыгрыши. Я говорю о Мортоне Линче!

Он упрямо затряс головой:

— Я такого не знаю.

— Линч! — почти прокричал я. — Ответственный за безопасность в компании!

Я показал пальцем на бронзовый кубок, стоявший на полке.

— Вон тот Линч! Его имя выгравировано на этом кубке, врученном ему, когда он победил тебя на соревнованиях по стрельбе в прошлом году!

Коллингсворт помахал рукой, и к нам подошел Хромоногий.

— Будь добр, сообщи мистеру Холлу, кто был у нас шефом внутренней безопасности в течение последних пяти лет.

Хромоногий ткнул большим пальцем в направлении хмурого мужчины среднего возраста, сидящего на табурете с краю:

— Джо Гадсен.

— А теперь, Хромоногий, передай мистеру Холлу этот кубок.

Я прочитал надпись: «Эвери Коллингсворт. Июнь 2033».

Все помещение наклонилось и завращалось, а едкий запах табачного дыма, казалось, накатился на меня волной и окутал со всех сторон. Музыка звучала все тише и тише, и последним, что я помню, было то, как я пытался ухватиться за стойку, чтобы не упасть.

Наверное, я все-таки потерял сознание не полностью, потому что следующим эпизодом, который я вспомнил, было то, как я столкнулся с каким-то человеком у входа на самую медленную пешеходную ленту. Меня отбросило назад, и я оперся плечом о стену дома… в нескольких кварталах от табачного притона.

По-видимому, со мной случился новый приступ, но во время него я вроде бы немного владел собой. Эвери, скорее всего, даже не заметил, что со мной было что-то не так. И вот я стоял, внезапно снова обретя сознание, потрясенный и дрожащий, и пристально вглядывался в темнеющее вечернее небо.

Ощущая полную беспомощность, я подумал о Линче, о его имени на кубке, о рисунке Фуллера. Действительно ли они исчезли? Или же я все это только вообразил? Почему мне казалось, что порядок и здравый смысл вокруг меня начинают вдребезги разлетаться?

Я прошел на переходную платформу, чтобы перебраться на противоположную сторону улицы. Движение здесь было очень небольшое, и возле ближайшей посадочной площадки не наблюдалось ни одного идущего на посадку аэромобиля. Но только до тех пор, пока я не приблизился к площадке на двадцать футов.