Тринадцатый год жизни
Шрифт:
— Чмокай, чмокай губами, — сказала Машка азартно. — Иначе не прикуришь!
Во рту вдруг появился такой вкус, будто она глотнула жидкости от клопов и тараканов.
— Тьфу! — она закричала. И увидела, что изо рта у неё идёт дым. И плюнула, а потом ещё раз с такой искренностью, как не плевала никогда в жизни.
Она замечала: мальчишки, когда курят у школы, часто плюются. Кто через зубы, кто с языка, кто с особым хрипом, кто просто, как сейчас Стелла. И она всегда думала, что это они от невоспитанности,
Стелла бросила свою сигарету — она покатилась, подталкиваемая ветром.
— Машка! Сейчас скажу одну вещь… Имей в виду, Маш! Хочешь со мной дружить, выброси эту пачку. И больше никогда не покупай.
— Во даёт! — от всей души удивилась Машка. Она держала «Столичные» на раскрытой ладони, как бы взвешивая. Потом вдруг легонько вздрогнула эта ладонь, и пачка словно сама собой слетела вниз, споткнулась о последнюю ступеньку, в которую уже ударяла вода, а потом шлёп в Москву-реку и поплыла.
Не ожидала Стелла от Машки такого изысканного жеста и потому глядела на подружку, как говорится, широко раскрытыми глазами. Машка увидела это, улыбнулась, довольная собой:
— Имей в виду, с тебя одно серьёзное желание!
А у Стеллы сейчас тоже возникло одно серьёзное желание: ей очень хотелось поцеловать эту странную Машку. Но конечно, она ничего подобного не сделала.
— Чего-то у тебя глаза блестят, — сказала Маша, хмуря брови и улыбаясь.
— Мне, Маш, домой, наверно, надо идти…
Они поднялись.
Сигаретная пачка уже отплыла метров на пятьдесят — еле белелась вдали. Но они не сказали об этом друг другу ни слова. Взялись за руки и шли молча до самого Стеллиного подъезда.
Новая эра?
Дом встретил её громким запахом жареных баклажанов — «синеньких», как говорят настоящие хозяйки.
Так-так… Значит, Нина пришла не меньше получаса назад.
Словно магнитом Стеллу потащило на кухню. Мать увидела её напряжённое лицо, со звяком вдруг положила нож, которым она переворачивала баклажановые кружочки:
— Ну, а что я могла сделать?!
Этого уж Стелла ни понять, ни ожидать никак не могла. Почувствовала, что краснеет.
— Прихожу, — продолжала мать шёпотом, — а он чуть ли не целое дознание. Да ещё с пытками — знаешь, как он умеет…
Господи! Она же про Ваньку…
— А его пытки… Я, например, это выносить не могу!
Какие там у него «пытки»?..
— В конце концов должно было когда-то случиться… Я всё ему сказала!
— Мам…
Давно Стелла так не называла её. И они обе как бы остановились около этого слова. Невольно и вопросительно посмотрели друг на друга. Новая эра отношений? Послегоринская?.. Нина, видимо, поняла её так.
— Стелла, прошу тебя,
Поближе… А про Парк Горького молчит. «Ты ещё не достаточно взросла…» Ну понятно!
— Ладно, — она сказала самым лёгким голосом. Как будто её послали сбегать на угол за половинкой чёрного.
Нина услышала эту подозрительную лёгкость. Постаралась уйти на нейтральную почву:
— Ужин будет готов через полчаса.
Стелла пошла в свою комнату, чтобы как-то отдышаться. Не удалось: на диване, уперев подбородок в коленки, сидел Ваня.
Прожигательный его взгляд буквально остановил Стеллу у двери. Наконец она сумела улыбнуться — бледная получилась улыбка. Но и того хватило её бедному братишке. Он вскочил, уткнулся Стелле куда-то в грудь. И это тоже было новостью… Послегоринскими отношениями…
— Тебе Нина сказала?.. — Он говорил ей прямо в кофту. И Стелла почувствовала тепло его печального вопроса.
Вдруг Ваня отстранился:
— Ты раньше знала! Только не ври…
Она и не врала. Она всё продолжала держать брата за шею и за уши.
Он вырвался резко. Сейчас могло произойти что угодно — не предсказуемо. И произошло вот что.
— Ух подлец! — закричал Ванька. — Подлец, да? Я его ненавижу!
В следующую секунду он до невозможного отчаянно и в то же время лихо так, по-вратарски, по-мастерски бросился на диван. И Стелла поняла, что всё-таки есть справедливость в словах о недостаточной взрослости. Она улыбнулась, глядя на брата.
Хорошо, что Ваня не видел этой улыбки!
— Уйди, — глухо сказал он. — Я сейчас плакать буду.
Так и не сказав ничего, Стелла пошла в столовую. Бесцельно села к Ваниному столу. На стене висела таблица футбольного первенства (так называемое «Движение по турам»), где жирно была выделена графа: «Динамо» (Москва). И больше никаких украшений. Ванька всё-таки был настоящий мужчина!
Тут она услышала, что вошла Нина. Но продолжала сидеть, будто бы не слыша. Ждала.
— Стелла, мне надо тебе кое-что сказать… пока Вани нет.
Она встала и повернулась к матери.
— Приехал твой отец… Ну, тот…
Какая-то волна пробежала по Стеллиному лицу.
— Он хочет тебя повидать… Ты хочешь его повидать?
Так вот кто с ней был в кафе!
А почему обязательно он? Да разве мог тот «шикарный» быть её отцом?!
А почему бы нет? Она ведь представления не имела о своём так называемом отце. И чихать бы на него!
Но теперь ей очень важно было знать: он это или не юн. И выпалила как из ружья:
— Да, хочу!
Мать предполагала этот разговор отнюдь иначе. Что дочь, например, скажет: «Я не знаю… А ты как считаешь?» И они посидят с грустными улыбками. Может быть, вместе поплачут — по-женски, по-взрослому. Впервые.