Тринадцатый пророк
Шрифт:
Интересно, что он говорит? Я огляделся. Народ воспринимал, кто с недоверчивой усмешкой, кто с немым восторгом, но все слушали, как первокурсники на лекции. Даже полуодетые красотки пораскрывали ротики. Вот бы перевести, может и мне б когда пригодилось? Всё ясно: парень – очередной проповедник, один из тех, о которых рассказывала Алина. Наверняка провозгласил себя пророком и обещает всем почитателям Царство Небесное. Что ж, я согласен на что угодно: хлопнуться на колени, целовать крест, плясать под бубен… Пусть он будет магом, чародеем, экстрасенсом, мошенником – лишь бы помог сделать отсюда ноги.
Маленький калека дожевал лепёшку и
– Мерседес. – Объявил я. – Ну, если хочешь, БМВ.
Он вдруг рассмеялся, покачав головой. Даже немного обидно стало. Ну, не Глазунов я, подумаешь…
– Ладно, пусть будут «жигули». Я не гордый.
Мальчик что-то прострекотал на непонятном своём языке, перехватил у меня прут и хотел что-то добавить, но тут его мать сердито шикнула и, стрельнув в меня недобрым взглядом, изъяла художественную принадлежность и выбросила в ближайшие кусты.
Тем временем «равви» закончил говорить, и народ ломанулся к нему со страшной силой как поклонники за автографами кумира. Полуодетые красотки горячо обсуждали услышанное и, кажется, спорили. Одна выглядела взволнованной и едва не плакала, кутаясь в полупрозрачную шаль. Вторая резко что-то выговорила, фыркнула, затем покрутила пальцем у виска, и быстро ушла прочь. Первая же нерешительно побрела к собравшимся. Мать маленького калеки тоже подхватила его за ручку и кинулась в толпу. Парня тянули со всех сторон, прямо на части рвали. Совали детей, хватали за руки, и он оборачивался к каждому, каждому старался ответить. Красотка, что недавно перемигивалась со мной, упала перед «равви» на колени. Тот поднял девчонку едва не силой, положил узкую ладонь на её кудрявую макушку, что-то произнёс, и она, кутаясь в свою прозрачную шаль, отошла в сторону. По щекам её текли слёзы, а на побледневших губах играла шальная счастливая улыбка. Мне стало не по себе. Что он наговорил этой дурочке? Вовсе не улыбалось быть втянутым в заграничную секту. Видел я одного такого. Нормальный был парень, пока чёрт не занёс в какую-то «общину». Потом пару раз видел его на улице: ходячий скелет, обтянутый кожей с бессмысленно-счастливой улыбкой на голубых губах и малахольным выражением глаз. Говорили, они на своих сборищах покуривали травку. А потом парень пропал. Небось, обкурился…
Всё это разом всплыло у меня в голове вместе с пониманием того, что делать ноги отсюда надо, и именно сейчас, иначе будет плохо, хуже, чем сейчас, хоть это кажется невозможным. Я твердил себе это, раком пятясь назад, а глаза помимо воли искали женскую фигурку в бордовой накидке. Я уже успел свыкнуться с мыслью, что помощь близко, и расставаться с ней было отчаянно трудно, невыносимо, и я стоял и смотрел на это безобразие, не в силах отвести глаз, чувствуя, как сводит живот, подгибаются колени и вдоль позвоночника ползёт омерзительный склизкий холодок.
А спектакль разворачивался.
Подползла сгорбленная старушонка. Одной высохшей ручонкой оперлась на самодельную клюку, другой поймала запястье проповедника и припала к нему сморщенным личиком. У меня нехорошо засосало внутри. Я вообще не выношу аферистов, но надувать глупых девиц, обкуренных придурков и богатых лохов – куда ни шло, а облапошивать беспомощных
Проповедник обнял старуху за плечи, на мгновенье воздел глаза и ладони к небу, а затем легко коснулся горба на спине. На миг воцарилась оглушающая тишина. Только «Трр» – надсадно затрещала неведомая птица. Старуха начала медленно разгибаться – и разгибалась, пока не выпрямилась, сделавшись ростом почти с самого «равви». Я зажмурился, потом потёр глаза. Горб исчез. Может, его и не было вовсе? Бабку скрутил радикулит? Или… Нехорошая догадка заворочалась в мозгу: все они из одной шайки. Ну, дела! А я-то старой карге посочувствовал! Хорошо организовано шоу, нечего сказать. Аферисты.
И в тот момент увидел своего маленького знакомца. Он уже стоял подле парня, и его мать что-то быстро и горячо говорила, молитвенно сложив ладони на груди, чёрные глаза лихорадочно блестели в ожидании неведомого чуда. Мальчик тоже смотрел на проповедника, но, скорее, с интересом. Украдкой он потрогал его пояс и, найдя меня взглядом, заговорщицки подмигнул. Этого я не мог вынести. Закричал, чтобы прекратили это шарлатанство, что за такие дела надо за решётку, что бессовестно обманывать детей… Я много чего орал, но все лишь смотрели на меня с недоумением, непониманием, и, пожимая плечами, отворачивались. Впервые я пожалел, что языками не владею. Может, ему просто морду набить?
Проповедник улыбнулся, потрепал мальчишку по волосам, а затем, нагнувшись, принялся обследовать его больную ногу, как это делает врач. А потом, распрямившись, приподнял малыша и снова поставил на землю. Мальчик топнул ногой. Ещё и ещё. Сделал несколько неверных шагов, удивлённо покосившись на мать, застывшую бледным изваянием. И вдруг побежал вприпрыжку, петляя вокруг собравшихся, хохоча заливисто и звонко. Следом завизжала мать, раскрасневшись, подпрыгивая и хлопая в ладоши, как девчонка, и я с изумлением обнаружил, что она вовсе не стара, как мне показалось это вначале, и даже очень привлекательна. Мальчик очутился подле меня, задрал вверх рубашонку, возбуждённо затараторил так, что с его губ сорвались брызги. Я присел на корточки, как это только что сделал проповедник… Перед моим носом топала и приплясывала пара совершенно одинаковых крепких детских ножек.
Этого не может быть. Я ведь ясно видел его увечье. Это не может быть ловким трюком. Но что тогда? Чудо?! Чудес не бывает. Но как…
Раздались лёгкие шаги, хрустнула ветка. Магдалин вернулась.
Я дёрнулся, ища ответ в её глазах:
– Как он это сделал?!
Но Магдалин не поняла вопроса. Она взяла меня за руку, повела вперёд. И я пошёл тупо, покорно, бессловесно, как дворовый пёс за хозяйкой. Страх и любопытство боролись во мне, и ни то, ни другое не могло одержать верх.
А к парню подходили всё новые и новые люди. Взволнованно о чём-то молили, спрашивали, просили. Проповедник что-то отвечал каждому, улыбался, пожимал руки, иногда осенял крестным знамением, совсем как в кино. Как в кино… Меня вновь посетило ощущение, что я участвую в съёмках скрытой камерой. Миг, и все участники действа преобразятся в нормальных людей, простых, обыденных. Засмолят сигаретки, достанут из кустов сумки с гамбургерами, пивом и колой, примутся обсуждать последний футбольный матч или очередную авиакатастрофу. Вот сейчас закрою глаза, сосчитаю до трёх, и…