Тринитарное мышление и современность

Курочкина Марина

Выхолощенность жизни человек выносит от родителей, и богатство, стремление к нему - компенсация этой выхолощенности. Психологически бизнесмены похожи на беспризорников, внутренне они брошены родителями, поэтому сами находят себе дорогу в жизни. Но надо заметить, что большинству людей лучше "делать" деньги: это та псевдореальность, в которой вызываются к жизни наиболее здоровые "центры" псевдочеловека, более здоровые, чем когда этот человек занимается какой-нибудь абстрактной любовью к сиротам. Псевдочеловек лучше живет в псевдореальности, когда "делает" деньги, но реальная личность все равно в нем мучается,

потому что импульсы реального человека подавляются, и в вечность псевдочеловек не переходит, туда переходит реальный.

Религиозная псевдореальность опаснее, чем псевдореальность, связанная с бизнесом. Псевдорелигиозность захватывает гораздо более важные "органы" в человеке. Если на бизнес, условно говоря, человек отдает прямую кишку, то псевдорелигиозная реальность забирает сердце, печень, то есть более жизненно важные центры. Из пут бизнеса можно безболезненно "вынырнуть", если заниматься меценатством накапливая, параллельно раздавать.

42

Религиозная псевдореальность наносит больший ущерб, потому что состояние раздвоения носит более устойчивый характер. Псевдорелигиозность не сознает, что от человека требуется решение в экзистенциальном ключе, и важно поменять не форму жизни, а содержание.

У христиан часто нет желания отказаться от идеологии, но нет желания и ей следовать, они вроде бы и стремятся к Богу как к абсолютной реальности, но к самой абсолютной реальности не стремятся; это все равно, что сказать: "Я хочу отправить письмо в Америку, но я ненавижу почту". У людей, находящихся в церковной псевдореальности, сознание будто "помутненное" - вроде бы человек и грешник, и вроде бы с помощью Христа освобожденный. Это происходит потому, что рядом с Христом, если человек пришел заглянуть Ему в глаза, он видит свое эгоистическое желание, направленное к относительной реальности, и если человек приходит "понаблюдать" за Христом, то под звуки органа или песнопений он легко убаюкивается, принимая умозрительное хотение за действительность, сон за реальность.

Религиозный человек думает, что верить - это так надо. Он не верит в Троицу, потому что не знает, что о Ней думать, то есть не верит в то, в чем находится, а верит в то, что так надо. А на самом деле, в реальности, не важно, как надо, а нужно верить в то, в чем находишься. Христос говорил, что мытари и блудницы скорее войдут в Царствие, чем фарисеи и законники, потому что блудницы испивают до дна псевдореальность и знают, что это "гадость", поэтому есть откуда оттолкнуться, а фарисеи пребывают в псевдореальности и обожествляют ее, а живую реальность - Христа - не воспринимают.

У религиозных людей наблюдается определенный вид раздвоенного сознания: люди хотят спастись, но не хотят Спасителя, потому что цели, поставленные Христом, не совпадают с целями христиан. Люди произносят слова, начертанные в Писании, пристраивая их к своим ограниченным целям, потому они и не могут породить

43

экзистенциальную целостность, породить экзистенциальное решение. Экзистенциальный выбор - это способность пожертвовать менее сущностной, но более объемной частью бытия ради более сущностной, но менее очевидной.

Нужно заметить, что Церковь предложила человечеству самый негармоничный путь, неорганичный человеку способ спасения, а именно спасение как отсечение радостей жизни. Церковь не смогла явить миру спасение как наполнение и освящение жизни любовью, познанием

и свободой, а предложила спасение как ограничение жизни, потому понадобилась чрезмерность аскетических подвигов, где сама аскетика служила не столько концентрации, сколько усечению жизни, как бы компенсируя недостаток любви тем, что загоняла людей в состояние вечных "двоечников".

Поэтому перед человеком встает вопрос, как совместить христианский путь, предложенный Церковью, с любовью к жизни, ибо церковная интерпретация христианской любви к жизни очень некрофильская, она не может привлекать.

Вместе с тем Церковь потенциально мистична, потому что построена на мистической основе; изредка появление святых, мистиков свидетельствует именно об этом; люди, находясь во плоти, в материальной форме, существовали над формой, - это и есть онтологическая глубина, реальность. Жить в реальности и значит быть святым. Церковная же псевдореальность весьма банальная и более похожа на бюро ритуальных услуг. И когда человек критикует Церковь или восстает против нее, он покушается не на святость, а на "странную" власть земную, на псевдореальность, выдающую себя за подлинную экзистенцию. К примеру, русские коммунисты более последовательны и потому более конгруэнтны (целостны), они стремились к максимальной последовательности, они религию отвергли вообще и потому более понятны. Неверность Церкви самой себе, ее невидимое отрицание мистической реальности доказать труднее, она словно балансирует на грани атеизма.

44

Атеизм - это реакция на кризис Бог-опознания. Велика заслуга человека в том, что он дошел до трансценденции, до Бога неведомого, это гениально. Но сейчас Богопознание остановилось в том смысле, что трансценденцию сделали представимой, ее легко нарисовать - дедушка, грустный молодой человек и жирный голубь, а человеку свойственно воспринимать ограниченную реальность. Исключение составляет "Троица" Рублева, где отражена реальность, в которой человек не может существовать, я называю такого рода изображения метареапизмом. Метареализм помогает человеку интроспектировать взгляд, то есть направляет его не вовне, а вовнутрь.

Усилиями Церкви произошла вульгаризация: с "воцарением христианства" правильных отношений не установили, а точку в познании поставили. Потому понятен пафос постмодернизма отрицание вертикальной иерархии, ибо в нынешнем виде это действительно не иерархия, а фарс, и все попытки построить иерархию от вульгарной неподвижности будут также ложными. Постмодернизм обнажил скуку псевдореальности, а потому разлагающим воздействием постмодернизма является скука всякого стремления, страх и разочарование от того, что столько создано и ничего не происходит.

Итак, человек в своем стремлении освободиться от противоестественного замирания между стремлением и нестремлением к абсолютному благу пробует различные манипулятивные игры либо впадает в болезнь, утопию и сон. В игре он отдает все свои оставшиеся силы на формальную занятость: "Я слишком занятой человек, чтобы думать еще о чем-нибудь, кроме моих забот. Мне некогда принимать это, как вы говорите, жизненно важное решение о предпочтении чего-то одного. Я занят вещами более важными". Можно спрятаться в болезнь: "Мне очень страшно! Я не могу сосредоточиться на чем-либо кроме моего бегства. Самое главное - обмануть этот страх, улизнуть. Я знаю, что для этого нужно. Есть одно укромное местечко!"